Парадокс Севера

— У него выдался тяжёлый год. Бизнес, отец, проблемы в академии. Ты же знаешь.

— О, замолчи уже! — буквально выкрикнула я.

— Север тебе не изменял. Даю слово.

Я усмехнулась.

— Настолько уверен в нем, что готов рисковать своей репутацией? Или мужское слово ничего не стоит нынче?

Голос Антона был как сталь.

— Мое стоит, будь уверена.

— Тогда что это, черт возьми? Ваша идиотская мужская солидарность? Прикрыть другу спину? Так это называется?

— Нет, — спокойно ответил он. — Я не оправдываю его. Но знаю как себя, поэтому ручаюсь. И да, настолько доверяю, что поставлю за него свое слово.

— Может еще и жизнь за него отдашь? — не выдержала я.

— Если понадобится.

Как же он раздражал в эту минуту. Хотелось подойти и ударить по лицу со всей силы. Лишь бы не слышать этих вечных оправданий.

— Вы меня достали, оба! — не выдержала я, закрывая лицо руками. Чувствуя, что еще немного и расплачусь. Я не могла этого себе позволить. Только не в такой день.

В тишине пустого класса раздался глухой стук шагов, а потом Антон притянул меня к себе, обнимая. И я разрыдалась. Вся боль и горечь последних недель вырвалась наружу, проливаясь слезами на его белую рубашку.

— Прости, Адель, — произнес он тихо, как будто извинялся за что-то одному ему известное. — Я клянусь, Север не хотел тебя обидеть.

Я протянула руку, снимая с него очки.

— И где он? — спросила тихо. — Почему ты, а не он здесь, Тони?

На этот раз Антон не отвернулся. Он смотрел мне прямо в глаза. А потом коснулся большими пальцами щек, стирая слезы.

Его руки были грубыми, почти всегда перемотанными шершавым лейкопластырем. Но прикосновения нежными, будто держал в руках хрустальную вазу.

Он тяжело сглотнул.

Не отпуская, я погладила его плечи, чувствуя, как от прикосновения мышцы напрягаются под ладонями. Подняла руку и прошлась кончиками пальцев по широкому шраму на лице. Ты наверняка был очень красив, Тони. И вдруг поняла, он и сейчас красив.

А мне больно.

— Почему ты здесь? — повторила я свой вопрос. — Ты говорил, я могу полагаться на твое слово. Так ответь. Правду. Я тебе нравлюсь? Как девушка?

Я знала, что не имела на это права. Что просить его выбирать между собственными желаниями и дружбой, проверенной кровью и временем, когда к тому же это не метафоры вовсе, — крайняя степень жестокости. Но я знала, в эту секунду он выберет меня.

Его ответ прозвучал в тишине словно выдох.

— Да.

Еще минуту назад он по-братски гладил меня по голове, успокаивая. Сейчас же его пальцы опустились на мой затылок.

Я обвила руками его талию, подняв глаза. Медленно облизнула губы, не без удовольствия заметив, как от этого жеста нервно дернулся его кадык.

Я хотела, чтобы меня любили. Я хотела оказаться на первом месте. Я хотела видеть, как мужчина сходит с ума.

В его же глазах буквально горел огонь. Но он никогда бы не позволил ему вырваться наружу. И я поцеловала его сама. Умирая от внутренней боли, желая разделить ее с тем, кто всегда готов эту боль вынести.

Все, что требовалось — сделать шаг. Позволение прикасаться так, как он никогда ко мне не прикасался. И вот, теряя рассудок и самообладание, он целовал меня настолько яростно, будто не касался ни одной девушки все эти годы. Как будто никак не мог насытиться.

Это было неправильно. Но так невообразимо горячо, что я не могла остановиться.

Вмиг я оказалась прижатой к столу. Его рука грубо обрисовала бедро, скользнув ниже, сжимая в кулаке ткань платья. По коже побежали мурашки, и он подался вперед, прихватывая мою нижнюю губу во влажном укусе. Таком, что с языком, с горячим дыханием, с шипящей тоской, с жёсткими руками, сжимающими бедра.

Я коснулась кожаного ремня, оттягивая. Антон сгреб мою юбку в кулак и подтянул к себе, обреченно выдохнув в губы:

— Адель. Что ты творишь?

— Скажи, ты меня хочешь?

— Безумно.

А большего мне знать было и не надо. Я не любила сравнивать мужчин. Но впервые чувствовала себя настолько красивой, любимой, желанной… единственной. Вопреки всякой рациональности, обстоятельствам и предначертанному выбору. Зная, что не выбрала б его тогда, не выбирала сейчас и не выбрала бы завтра, но сейчас, в эту минуту, это не имело значения.

Я потянулась к его губам снова, но он вдруг отстранился.

— Постой, Адель. Нет.

Меня словно окатило ушатом ледяной воды.

Слова ударили как пощечина, возвращая назад, в темный бальный зал.

Ты не нужна. Никому. Никому.

И он тоже? Снова?

— Да что с вами всеми такое? — не сдержавшись, выкрикнула я. — Почему? Что опять не так?

Но вместо того, чтобы оправдываться, он коснулся своей шершавой ладонью моей щеки и тихо ответил:

— Потому что я люблю тебя. И хочу тебя всю. Полностью. И навсегда.

Тишину разорвал мой шумных вдох, а потом звон пощечины.

— Не смей говорить так! Ты не имеешь права!

Антон не пошатнулся ни на миллиметр. Щека, на которую пришелся удар, покраснела, но взгляд его оставался тем же — уверенным.

— Потому что я люблю тебя, — повторил он.

Вторая пощечина хлестко опустилась на то же место.