Парадигма

— Кажется… я съел… что-то не то… — сказал Дживат и тяжело, с хрипом вздохнул.

— Может, из-за воды?

— Скоро… пройдет…

— Сомневаюсь.

Она посмотрела в его лицо, но ничего не увидела, кроме размытого белого пятна.

Дживат еще несколько дней назад был бодр и свеж. Раздавал команды, подгонял остальных воинов, следил за повозкой с детьми, бойко отшучивался, когда клейменный пытался его провоцировать, и даже умудрялся веселить её разными историями из своего прошлого.

А затем резко сник, словно уменьшился в размерах и замолчал. Нехорошо вздулись вены на ладонях.

Хара беспокоилась за остальных, так как они все ели одинаковую пищу, пили одну и ту же воду из запасенных в Миокмее фляг, однако пока вроде обходится — никто не жалуется на боль в животе и не бегает в кусты облегчиться.

Если повезет, боги смилостивятся над ними.

— Рано или поздно мы наткнемся же на постоялый двор? — спросила скорее саму себя Хара.

— К тому моменту… вылечусь.

— Сомневаюсь, Дживат. Там мы проведем столько времени, сколько тебе потребуется для выздоровления. К тому же в здешних дворах держат врачевателей.

— Нам не стоит задерживаться…

— Уж прости, но решать не тебе.

Она обернулась.

Тонконогие лошадки едва тащат клетку с рабами-детьми, колеса противно скрипят, под ними шуршит опавшая, стелющаяся ковром листва. Практически все ребятишки спят, укаченные долгой изматывающей поездкой. Только малышка Яла выставила ручки из стальных прутьев решетки и пытается поймать пролетающих мимо бабочек. Тучи мошкары, кажется, не доставляют ей никаких неприятностей. Она даже напевает себе что-то под нос.

Клейменный, на чью голову накинут холщовый мешок, сидит в углу клетки — похоже, спит. По крайней мере, не шевелится.

Хара сжала губы, поймала себя на мысли, что, может, Дживат заболел из-за мальчишки? Не обладает ли тот даром насылать проклятия?

Не будь дурой. Он всего лишь ребенок — обозлившийся, дикий, кровожадный, опасный, но ребенок.

Она попыталась отогнать раздражающие мысли, хотя отделаться полностью от ощущения, будто за неприятностями последних дней стоит клейменный, не смогла.

Она подозвала к себе Зела, верного помощника, и сказала ему:

— Остановимся на несколько дней в постоялом дворе — пополним запасы, отдохнем и наймем лекаря для Дживата. Пока перетащите нашего больного в мою повозку — пусть поспит. Если станет препираться, просто шандарахните его по голове чем-нибудь тяжелым, заодно выспится, а то изображает из себя не пойми кого.

Не понятно, услышал ли Дживат её слова, он склонил голову еще ниже.

— Да, хозяйка, — отозвался Зел. — Вот только…

— Говори.

— Вы не подумайте ничего плохого, я за командира готов жизнь отдать и многим ему обязан, но есть ли у нас несколько дней на то, чтобы их потратить на ожидание? Нас же ждут в храме. Если не явимся к нужному сроку, то начнут бить тревогу. Может, есть смысл оставить Дживата с одним из наших, а самим отправиться к ближайшему порту Оранеша? Как только командир вылечится, он сядет на корабль и через какое-то время вернется в храм. Мы и так потеряли уйму времени, хозяйка, отправившись в путь через джунгли.

Хара помотала головой.

— Нет, — сказала она. — Разделяться не будем. Во-первых, это опасно, а во-вторых, бессмысленно. Несколько дней роли не сыграют. Я понимаю твое волнение, но поступим так, как я говорю.

— Да, госпожа.

В этот миг Дживат все-таки потерял сознание и вывалился из седла.

* * *

На следующий день тракт стал шире и чище, больше путь не преграждали поваленные стволы, которые приходилось с таким трудом убирать.

Через каждый стадий на глаза попадалась табличка с иероглифом, обещавшем ночлег и горячую еду. Хотя Хара вместе с отрядом едва не проглядела заросшую густым кустарником дорогу, сворачивающую влево от основного тракта. Помогло счастливое стечение обстоятельств: отряд остановился на отдых, чтобы сходить по нужде, когда Зел прибежал с радостными криками. Оказывается, они пропустили съезд, а он, пока облегчался, случайно наткнулся взглядом на поваленную каменную плиту, в которой объяснялось, как проехать к постоялому двору.

Вернулись чуть назад — то еще приключение с неповоротливыми повозками — и, мечами прорубив путь, отправились в сторону обещанного крова.

Упав с лошади, Дживат так и не пришел в сознание — бредил, кричал и звал кого-то на помощь. Его трясло от страшной лихорадки; жар был как из доменной печи. Духота только усугубляла ситуацию.

Хара то и дело возвращалась к крытой повозке и возилась с капитаном: то поила, то сменяла намоченные компрессы, то просто нежно гладила его по лбу, тихо напевая успокаивающие песни. Она не знала, чем еще ему помочь, от нервной дрожи не находила себе место и начинала кучу дел, но тут же всё бросала. От одной мысли о смерти Дживата её сердце ускоряло бег, точно у перепуганного зайца.