Парадигма

Битва кипит. В какой-то момент приходит четкое осознание — враги вовсе не люди. Их кожу пятнают зигзаги татуировок, лица словно собраны из множества мелких частей; их густые бороды топорщатся в разные стороны, точно вздыбленная шерсть диких котов; глаза мутные, водянистые. Настоящие демоны. Чудовища, сошедшие из древних фресок. Пусть они внешне похожи на людей, пусть ходят на двух ногах, пусть носят такие же доспехи, но им не обмануть истинного геткормейца.

— Строй! — донесся крик тунолар-капитана. — Бороться до конца!

От страшной жажды пересохло в горле, язык, как наждак, царапается о верхнее нёбо. Все богатства мира за глоток воды. Но остановиться — значит умереть. Блок щитом, от которого остались практически одни щепки; от удара пустынника кисть отдается болезненными уколами, теперь уже его черед замахиваться мечом… Лицо жжет чужая кровь, стекает струйками по щекам, повисает каплями на подбородке. Лезет в глаза, мир окрашивается в ало-черные тона.

Хен засмеялся. Переполняющая его эйфория делает меч легким, прогоняет усталость, наполняет силой. И пустынники проседают, строй тунолар-пехотинцев пронзает их, точно раскаленный нож масло. Победоносный клич оглашает поле брани.

И именно в этот момент левый бок пронзило острой болью. Хен прикрылся щитом, опустил голову, пытаясь понять, что произошло. Чуть ниже под грудью на кирасе топорщится рваными краями дыра, из которой хлещет кровь.

Один из геткормейцев в горячке битвы случайно задел его копьем! Едва удалось подавить желание проткнуть тупого ублюдка. Все мысли сосредоточились на ране, закружились голодным вороньем. Пульсация в левом боку отозвалась болью в теле.

Я умру? Вот так глупо? Не от меча или копья врага, а от своего?

От накатившей паники Хен едва не пропустил удар пустынника — лишь в последний момент прикрылся щитом и подрезал мечом тому на ноге сухожилие. Эйфория от битвы испарилась. Пришло чудовищное осознание: врагов вокруг тысячи тысяч, сражение в самом разгаре. А он зажат, словно в тиски, тунолар-пехотинцами. И умирает. С каждым мгновением из него вытекает всё больше и больше крови. Скоро силы покинут его. Уже ночью он будет в царстве Сеетры.

Ужас холодной волной пробежал по телу.

* * *

В небеса вознеслись они — мертвые братья. Насаженные на длинные копья, они повисли над полем битвы, своим видом вселяя ужас жестокостью врага. Чудовищные знамя, истекающие кровью. Кто-то из пехотинцев на кольях еще жив, дергается, орет, сучит ногами по воздуху, зовет на помощь и лишь сильнее насаживает себя на острие, всё ниже и ниже сползает вниз.

Пустынники обретают второе дыхание: усиливают натиск, выравнивают строй. Превращаются в единое боевое существо, состоящее из тысяч голов, злых глаз, хищных ртов и ощетинившихся копий и мечей.

Пытаясь наплевать на боль в боку, Хен сражается — на пределе сил, стискивая челюсти, ни на миг не останавливаясь. Однако всё чаще приходится скорее защищаться, чем атаковать. По щиту стучат удары, барабаня устрашающий ритм войны. Иногда достается и по кирасе — от вмятин остаются синяки. Ноги кровоточат от бесчисленных царапин, оставленных наконечниками копий и клинками. За стопы хватаются раненые, умоляют их спасти.

В горячке битвы, когда строй тунолар-пехотинцев сломался, пропали Мирт, Толстяк, Звон, Лысый и Вырви Глаз. Но рядом прикрывают Рыжий и Вор — оба работают чуть ли не синхронно, выкашивают пустынников с поразительной легкостью.

Зазевавшись, Хен получил кромкой вражеского щита в висок. На миг мир потонул во тьме, колени подогнулись. Лишь чудовищная давка не дала упасть. От удара шлем скатился на бок, врезался бронзовым наносником в верхнюю губу. Меч едва не выпал из рук. От сильного головокружения к горлу подступил неприятный комок. В лицо полетело копье, стальной наконечник едва не распорол щеку, вырвал приличный клок волос. Ухо обожгло что-то горячее, обильно потекло по скуле.

— Держаться до конца! Навались! Бейте, бейте!

Хену удалось вскинуть щит повыше, влепить металлической кромкой в ненавистную татуированную харю пустынника, а затем вогнать острие клинка в худое загорелое горло. Брызнула тугой струей черная кровь. Ублюдок оскалился, показывая ряды треугольных зубов; в глазах застыла ярость вперемешку со страхом. Но всего через несколько мгновений дух вылетел из него, стал частью плаща богини смерти, а тело обмякло. Обмякло, но не упало — из-за давки. Так и осталось болтаться, точно сломанная тряпичная кукла.

— Ты живой, Хен? — донесся голос Рыжего откуда-то слева.

Собственное имя режет слух.

— Да, я в порядке.

— Держись! Скоро все кончится.