Парадигма

Перед мысленным взором возникла картинка из далекого прошлого, затмила собой реальность, утянула в свой омут. В памяти всплыли образы, запахи, ощущения. Черный гранитный дворец, где он, Релин, и его семья проводили четыре месяца в году. Длинный просторный коридор, заставленный цветами в горшках. До ушей доносится журчание воды в фонтанах. Павлины распушили перья и важно ходят из одного угла в другой. Пахнет фруктами и птичьим пометом, хотя слуги всё дерьмо тут же убирают. Ему, Релину, страшно. Ужас сковал каждую частицу тела, спер горло. В нескольких шагах от него отец — огромный, высокий, с отросшей густой бородой, в черных господских шелках — избивает мать и братьев. Массивные кулаки обрушиваются на тех с неумолимостью маслобойного пресса, оставляют после себя красные следы. Отец опять напился и решил втолковать свои жизненные принципы семье. Мать уже распростерлась на полу, недвижимая, потерявшая сознание. Плечо старшего брата выгнуто под неестественным углом. Младшему, похоже, выбили зуб. И скоро очередь дойдет до него, до Релина, надо бежать, спрятаться, нельзя так покорно принимать судьбу, нельзя позволять обращаться с ним подобным образом, но пусть, пожалуйста, отец остановится, хватит их бить, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Он замотал головой, прогоняя навязчивые, спутанные образы.

— То было и прошло, — раздался знакомый, милый сердцу голос — её голос. Давно позабытый, задавленный в глубинах памяти. Принадлежавший женщине — нет, скорее девушке — из совсем другого времени и пространства. Когда он был счастлив. Когда жил. — Хватит, любимый. Ты делаешь самому себе больно. Не впускай отца в свое сердце, ему там нет места. Держись, сопротивляйся. Помнишь, как вместе мы с этим справлялись? Просто представь что-нибудь хорошее. Меня, например. Помнишь ту фиолетовую шелковую рубаху без рукавов? Как она красиво на мне сидела! Борись!

— Ты тоже мертва, — сказал Релин, глядя вдаль. — Никого не осталось. Тебя здесь нет. Ты лишь голос в моей голове. А твой истлевший хладный труп давно сожрали черви. Я не хочу никого слышать. Оставьте меня в покое!

— Не прогоняй меня, мой милый. Я тебе сейчас нужна — и не спорь. Я прихожу, когда ты нуждаешься во мне. И всегда буду приходить, потому что я твоя жена. Твоя любовь. Твой утерянный смысл жизни. И пусть я не существую, но образ мой живет в тебе. Я ничем не отличаюсь от настоящего человека! Пожалуйста, не отрекайся от меня!

— Заткнись-заткнись-заткнись! Тебя не существует! Умолкните все!

— Назови моё имя. Хватит, мой милый, от прошлого можно убежать, только если примешь его. В твоей жизни есть отец и была я. Не загоняй себя в яму, прошу! И я тебе обещаю: всё выправится, станет хорошо. Самая темная ночь перед рассветом, помнишь, любимый?

— Ты мертва, — с нажимом в голосе повторил он.

Перед мысленным взором предстала она, его первая жена. Его Сая. Вот она лежит на животе и играется пальчиком с линией смятых простыней. Из одежды на ней — только шелковая юбка, едва прикрывающая бедра. Молочная кожа — удивительно, как она умудрялась не загореть, хотя большую часть времени проводила на солнце — выглядит безупречной, мраморной — ни шрамов, ни прыщей, ни складок. Сая опирается локтями о кровать, отчего её спина сексуально выгнута. Длинные черные волосы каскадом растекаются на простынях. Милые сердцу веснушки приковывают к себе взор. Всё в ней безупречно, любимо. И можно рассматривать бесконечно. Узкие плечи. Длинные аристократические пальцы. Зеленые, точно агаты, глаза, в которых всегда тонешь, исчезаешь и начинаешь мямлить как идиот. Тонкая талия…

Сая умерла при родах. Её больше не существует.

Релин споткнулся о камень, упал на колени. Подниматься не стал, погруженный в диалог с призраком.

— Перестань уже видеть только плохое. — Голос жены наполнился странной печалью и болью. — Ты себя так погубишь. А тебе надо жить, понимаешь?

— Я теперь бессмертный. Мне ничего не страшно — ни клинки, ни яды, ни вода, ни огонь, ни старость.