В комнате, где совсем недавно ночевал Константин, старательно скрывавший, что задыхается, Смирнов скороговоркой распорядился:
— Кладем на пол. Здесь его Жора разденет и перекантует на кровать. Справишься, Жора?
— Идите и отдышитесь как следует, а я уж с ним разберусь.
Ботинки и брюки поддались сразу. Да и кожан не проблема. Труднее всего было с рубашкой. Можно, конечно, Артема и в рубашке оставить, ничего ему не сделается, но Сырцов любил основательность: делать так делать, раздевать так раздевать. До исподнего. Раздев, откинул одеяло и дотянул громоздкое тулово до стенки, собравшись с последнею силой, забросил ноги на матрац. Выровнял тело строго по линии кровати, накрыл одеялом и подошел к окну. Прямо в стекло упиралась ветка сирени с уже взорвавшимися почками. Он хотел тронуть пронзительной яркости светлую зелень и дотронулся до стекла.
…-Я сделаю, сделаю, Александр Иванович, — заверила Дарья. — И не надо беспокоиться. Со мной все в порядке.
Вернулись на кухню, уютнее всего было здесь. Смирнов согласно кивнул Дарье, взял бутылку «Абсолюта», вылил остатки в стакан и сказал в размышлении:
— Выпить, что ли? Чего добру пропадать?
— Выпейте, выпейте! — радостно согласилась Дарья. Дед поднял стакан, но вошел Сырцов.
— Лидии Сергеевне скажу, — пригрозил он.
Дед посмотрел на него презрительно и бесстрашно выпил.
— Как он там? — спросила Дарья.
— Спит как убитый, — неосторожно оговорился Сырцов.
— Как убитый, — повторила за ним Дарья и встала из-за стола. — Как убитый.
Она прижала оба кулачка к губам и заплакала. Дед вскочил, тронул ее за плечо, попросил осторожно:
— Не надо, девочка.
Она обняла его за шею, щекой прижалась к его груди и затихла.
— Я неточно выразился… — попытался исправить положение Сырцов.
— Э, да что там! — Дарья поцеловала Деда в щеку и освободила его от своих дочерних объятий. — А вы выпить хотите, Георгий? В сумках этого добра — море разливанное.
— Хочу, но не могу. Мне в Москву за баранкой возвращаться… Где Берта? — вдруг спохватился Сырцов.
— Она на меня почему-то в обиде и теперь у себя в комнате при гостях прислугу изображает, — огорченно пояснила Даша.
— Ах ты моя пупочка! — неизвестно чему обрадовался Дед и оглушающе заорал сочным, отнюдь не старческим басом с угрожающими шаляпинскими интонациями: — Берта Карловна, родное мое!
Берта тотчас объявилась.
— Берта Григорьевна, — поправила она. — Чего изволите, Александр Иванович?
— Изволю тобой любоваться, — объявил Дед, взял со стола какую-то бумажку, сложил ее и спрятал в карман брюк. — Садись, Григорьевна!
— Разрешите? — будто бы у всех, но главным образом у Дарьи спросила Берта. Всем стало неловко, но находчивый Смирнов без слов ухватил Берту за упругую талию и силой усадил рядом с собой. Усадил, а руку не отпустил.
— Александр Иванович, — почти шепотом укорила Берта, — в такие дни…
— Месячные у тебя, что ли? — заинтересовался Дед.
Смотревший в окно Сырцов невинно сообщил:
— Лидия Сергеевна идет.
— Что вы такое говорите?! — с опозданием возмутилась Берта. — И уберите руку, пожалуйста.
— Говорю, что думаю, — беспечно отозвался Смирнов. — А руку надо убрать, ты права, Лида идет. Но запомни, мать: на время!
Дарья побежала встречать гостью и вернулась с Лидией Сергеевной, которая, внимательно посмотрев на мужа, спросила, мало сомневаясь в ответе:
— Ты что — выпил?
— "По сто! Выпьем, ей-богу, и счет!" — пропел начало "Шотландской песни" в своей текстовой интерпретации отставной полковник.
— Не беспокойся, счет я тебе предъявлю, — заверила Лидия Сергеевна и обратилась к Дарье: — Он не утомил вас, Даша? Он, когда в кураже, да еще если малость выпьет, страшно надоедливый.
— Он — замечательный, — мягко не согласилась Дарья и добавила, впервые за весь разговор робко улыбнувшись: — Безобразник.
— Я, пожалуй, пойду, — сообщил Сырцов и посмотрел на Дарью.
Она подошла к нему, взяла его руки в свои и беспомощно попросила:
— Может, останетесь, Георгий?
— С радостью, — он незаметно для остальных ласково сжал ее ладони, но не могу. Через полтора часа у меня встреча с полковником Маховым.
— Тогда идите, — грустно сдалась она. Он поочередно без слов поцеловал ей обе руки и шагнул к двери. Там остановился, развернулся и отвесил элегантный поклон.
— Во дает! — вскричал Смирнов. — Лидка, гордись! Твоя школа!
Здесь тоже утешали. И утешались. Вне расписания они посетили свою тайную квартиру. Утешались яростно и безоглядно. Теперь отдыхали.
— Галя, — позвал Кирилл. Они не смотрели друг на друга, лежа на спинах, они смотрели в потолок.
— Не надо, Кира. Прошу тебя, не надо, — тихо взмолилась Галина.
— Что — не надо? — плохо скрывая раздражение, спросил он.
— Душу рвать. И себе, и мне.
— Не буду. Но прошу тебя, ответь мне на простой вопрос: что мне делать?
— Ничего, — убежденно сказала Галина Васильевна.
— Ничего? Я ничего не буду делать, а тот, кто вложил в Данины руки пистолет, будет делать все, что захочет?
— Дани нет, Кира. И его не возвратить.
— Он мертв, а мерзавцы будут жить!