Мощен и убедителен был Сырцов, но уже легли у рта горькие складки обреченности, потускнели глаза.
— Садись, — повторил Летчик и извлек из кармана сверкающий «кольт». Сырцов слегка дернулся головой и, ничего не сказав, полез в кабину. Не отводя от него пистолета, Летчик устроился на сиденье напротив и распорядился в никуда: — Поехали. Три круга.
Чуть скрипя, колесо стронулось с места. Медленно уходила вниз асфальтированная земля. Сырцов пошел по бессмысленному, безнадежно нескончаемому кругу. Белка в колесе.
— Говорить хочу, — заявил Летчик, мимо Сырцова глядя на светлую полосу Ленинского проспекта. А Сырцов рассматривал Новый Арбат. И не стал возражать.
— Говори. Не с Кротом же тебе беседы беседовать.
— А, собственно, чем ты так уж отличаешься от Крота? Он убегает, ты догоняешь. Он в нору, ты землю роешь. Крот и фокстерьер. Животные, в жизни которых ничего, кроме погони, не существует. Но ты хоть кой-какие иностранные слова знаешь. Что ж, на бесптичье и жопа — соловей.
— Жопа-соловей — это ты про себя? — простодушно удивился Сырцов.
— Это почему ж? — в свою очередь, не успев как следует оскорбиться, удивился Летчик.
— Попердываешь да заходишься в соловьиных фиоритурах, — доходчиво объяснил Сырцов.
— Тяжеловесно, но ничего, — одобрил полемический дар пленника Летчик. — Но ты, хоть и знаешь слово «фиоритура», бездарно проиграл. Не помог тебе культурный багаж.
— В дымину пьяный, но сообразительный Тоша после нашего ухода вмиг отрезвел и тотчас предупредил любезного друга? — спросил Сырцов. — Ну да, я проиграл. Но и ты не выиграл. Да и что ты можешь выиграть?
Летчик не стал возражать. Он ласково предложил:
— Смотри на Москву, Жора. Тебе осталось два с половиной круга.
Они были на самом верху. Во все стороны за горизонт раскинулся бесконечный и бессмертный город. Сверкающими лучами сбегались к центру древние улицы, тяжелым блеском светились многочисленные уже золотые купола храмов, самодовольно пронзали тучи шпили высотных домов, островом Буяном возвышался Кремль…
— Ты — наглый и невежественный завоеватель, — сказал Летчик. — А я коренной москвич, который, как всякий настоящий москвич, без Москвы жить не может…
— …и каждую ночь любуется ею с колеса обозрения, — продолжил за него Сырцов. — Какой ты настоящий москвич! Ты — гнусный и подлый убийца, Летчик.
Сырцов сказал это небрежно, почти между прочим. И в полумраке было видно, как заиграли тонкие ноздри породистого носа велеречивого убийцы. Летчик вздохнул, недоуменно посмотрел на «кольт» в своей правой руке и спросил:
— На легкую смерть надеешься, мусор? Не будет тебе легкой смерти!
— Кто ж на смерть надеется? — удивился Сырцов. И нахально: — Я на хорошую жизнь надеюсь!
Они завершили первый круг и пошли на второй.
— И зря. Зря надеешься. — Блатной накат гнева испарился, и Летчик купался в садистском удовольствии. — Сегодня я кончу тебя. Но не огорчайся, ты недолго будешь на том свете в одиночестве. Скоро мы с Володей Демидовым отправим вслед за тобой и Смирнова, и Казаряна, и Кузьминского, и журналиста этого, Спиридонова. Всю вашу шарагу.
— Ты Лидию Сергеевну Болошеву забыл, — холодно подсказал Сырцов.
— И Лидию Сергеевну Болошеву, — согласно присоединил к списку обреченных единственную женщину Летчик.
— А что потом? — спросил Сырцов. — После того, как вы с Володей Демидовым нас всех закопаете?
Первый раз вслух произнес имя и фамилию своего бывшего коллеги и бывшего приятеля Георгий Сырцов. Менее года тому назад Владимир Демидов перестал быть майором милиции и приятелем Сырцова. Теперь он — дружок злодея в беспределе.
Феоктистов думал. Действительно, а что потом? Что потом, когда упьется кровью ненависть? Что потом, когда уйдет все сжигающее желание исполнить страстно задуманное? Что потом, когда исчезнет черная цель в его черной жизни?..
— Тебя меньше всего должно интересовать, что будет потом, потому что твоего «потом» уже нету.
— Я не о себе, я о тебе.
— А я о тебе. Смотри на Москву. Тебе осталось полтора круга.
Они опять были на самом верху. Сырцову уже не хотелось смотреть на любимый город. Он умело сплюнул за низкий борт кабины и затаился, дожидаясь, когда плевок достигнет асфальта. Дождался. Внизу звонко шлепнуло. Сырцов повернулся к Летчику и, опять намеренно его заводя, посочувствовал: