Парад теней

Когда самолет вышел на крейсерскую высоту, штурманец вновь объявился в пассажирском салоне. С гитарой в руках.

— Это что же ты принес, негодяй?! — фальшиво раз гневалась Анна.

— Гитару, — робко, но серьезно ответил штурманец. Вроде бы и шутила Анна, а вдруг — нет?

— Давай ее сюда! — потребовала Анна. Он поспешно и радостно передал ей бесконечно демократичный музыкальный инструмент. Она умело потрогала струны, предупредила: — Тебе одному петь не будем. Зови весь экипаж.

— Сей момент! — возликовал штурманец. — Только на автопилот перейдем!

…Пела Анна, пела Дарья, а когда они отдыхали, пел блатные песни расхрабрившийся штурманец. Под всеобщее одобрение взыскательной публики. Праздник был с ними. Первым опомнился командир корабля. Он взглянул на часы и распорядился:

— Пора. Ноль часов пятьдесят минут. Через четверть часа садимся.

21

— Который час? — небрежно поинтересовался Сырцов, будто у соседа по трамваю спросил. А спросил он у Роберта Феоктистова, который, ловко и щегольски завернутый в кожаный плащ, стоял перед ним, по-эсэсовски расставив ноги.

— Без десяти час, Жора, — вежливо ответил Феоктистов, Летчик.

— Мерси-и, — тонким голосом издевательски протянул Сырцов и глянул на свои руки, сведенные вместе его же собственными наручниками. — Что ж ты меня спереди заковал? Для моего устрашения и для собственной безопасности надо бы за спиной.

— Во-первых, мне опасаться нечего, — спокойно объяснил Летчик. — А во-вторых, ты, закованный сзади, выпятишь молодецкую грудь и возомнишь себя то ли Олегом Кошевым, то ли Зоей Космодемьянской.

Сырцов сидел на скамейке неподалеку от колеса обозрения. Летчик стоял перед ним, и за его спиной создавали строй пятеро быков. Сырцов без интереса осмотрел их всех и в меру удивился:

— Ишь ты, образованный. Сколько классов за спиной, Летчик?

— Классы — это у тебя, — без обиды сказал Летчик. — А у меня незаконченное высшее. Три курса ГИТИСа.

— То-то я смотрю: исключительно театральные эффекты. Поаплодировал бы тебе, как режиссеру, и твоим актерам, талантливо и правдиво играющим тупых быков, но, к сожалению, руки заняты.

— Эта сука еще и издевается! — возмутился один из пятерки, тот, которого дважды так удачно приделал Сырцов. — Роберт, я его в клочья разорву!

— Разорвешь, и уже больше ничего не будет. Никакого удовольствия, охладил палаческий пыл быка по-прежнему невозмутимый Летчик. — А мне поиграться с ним хочется. Так что малость охолонь, Крот.

— Точно, крот! — обрадовался Сырцов. — Ни хрена увидеть не может. Давай в нору, Крот, под землю! Может, там чего-нибудь получится.

— Убью гада! — в блатной истерике взвыл Крот и кинулся на Сырцова в полном беспамятстве. Чем не преминул воспользоваться скованный сыщик. Его окантованный железом башмак описал молниеносную дугу и краем врезался в открытую челюсть Крота. Тот отлетел от скамейки метра на четыре и на время прилег бесформенной кучей. Нетронутая еще четверка рванулась из-за спины хозяина к Сырцову.

— Стоять! — приказал им сокрушающим голосом Летчик, и четверка застыла, как в детской игре «замри». Не сочтя нужным оглядываться и проверять исполнение приказа, Летчик сделал три необходимых шага к скамейке и, положив туго обтянутую тонкой перчаткой ладонь на плечо Сырцова, спокойно, почти приглашая, позвал: — Пойдем, Сырцов.

— Куда? — формально забазарил Сырцов. — Вместе с тобой мне нигде лучше не станет. А тут хоть посижу.

— На экскурсию, — непонятно объяснил Летчик.

— Если хочешь исполнить последнее желание приговоренного к смертной казни, то не угадал. Да и нет у меня никакого желания, и приговоренным себя не чувствую.

— Говорлив, — сказал Летчик и предположил: — Испугался, что ли?

Сырцов отвечать на этот вопрос не соизволил. Он встал, покрутил головой, пошевелил энергично плечами — размялся.

— Пойдем. Хоть какое-никакое разнообразие.

По пути попалась куча, постепенно обретавшая человеческие очертания.

— Вот тебе и урок. Сколько раз тебе, Крот, говорено: не высовывайся, вальяжно на ходу высказался Летчик. Человекообразная куча ответила унылым мычанием.

— Я ему челюсть сломал, — понял Сырцов и сердобольно заметил: — Его в Склифосовского везти надо, чтобы кости как следует сложили.

Они отошли от Крота метров на пятнадцать, и только тогда Летчик сказал:

— А зачем ему как следует складывать? Омары трескать? В любви объясняться отчетливым шепотом? С хорошей дикцией пламенные речи произносить? Водочка и под мягкую черняшку пойдет, бикса рваная и под требовательное мычание под него ляжет, а пламенные речи будет произносить за него купленный мной шустрый адвокат.

— Больной ты добряк, — оценил монолог Сырцов.

Они подошли к колесу обозрения, по ступеням поднялись к кабине, замершей на старте. Летчик открыл дверцу и предложил:

— Садись. На Москву сверху посмотришь.

— В последний раз? Прощаясь? — невесело усмехнулся Сырцов.

— В последний раз. Прощаясь, — подтвердил Летчик.

Они стояли у кабины лицом к лицу, с доброжелательным любопытством разглядывая друг друга. Хорош был, конечно, Летчик, но малость пониже Сырцова и в плечах пожиже.