Парад планет

А чтобы санса не ринулась назад, в зону пониженного санс-давления, Хома, конечно, напрягал участки тела, по которым только что прошла санса. Охо-хо-хо, не нам учить старшего куда пошлют, как обращаться с тканями своего тела, чтоб они не порвались под напором сансы, и что санс-удар можно направить куда-нибудь еще, не только в сердце!.. Вот наконец в сердце поднялось санс-давление, оно бьется в груди все слабее и глуше, вот наконец усилием воли грибок-боровичок добавил еще сансы, не жалея, — и оно затихло, перестало биться в груди. Если бы Мартоха сейчас приложила ухо к мужниной груди, то уже не услышала бы там стука сердца, которое привыкла слышать и днем и ночью, а только легонький, монотонный шум сансы… И если бы Мартоха взяла руку грибка-боровичка, чтобы нащупать пульс, то не нашла бы никакого пульса. Хома на скамье сидит и молчит, сердце в груди и не трепыхнется — только санса шумит!

Вот до чего может довести себя старший куда пошлют из колхоза «Барвинок», если на его жизненном пути попадется завидущий академик Иона Исаевич Короглы и если правление колхоза, поддавшись интригам, существующим в научных сферах, отлучит рядового колхозника на целый месяц от работы…

Раз уж сердце от отчаяния само не остановилось в груди, то грибок-боровичок остановил его своей демонической силой, нанеся санс-удар по сердцу. Потом старший куда пошлют, сосредоточившись и вновь приведя в действие силу воли, начал выпускать из сердца сконцентрированную там сансу, направляя ее через правую половину грудной клетки в голову и в брюшную полость, а также в мышцы грудной клетки, в трахею, бронхи и легкие, в пищевод, желудок, печень, желчный пузырь, двенадцатиперстную кишку и в поджелудочную железу, ибо когда имеешь дело с сансой, то есть с жизненной силой, всегда будь осторожен и всегда возвращай ее на то место, откуда взял. Сердце ожило и забилось так, как и всегда, дыхание стало свободным и глубоким, хотя, может, щеки немного и порозовели от болезненного румянца.

После волевой остановки сердца грибок-боровичок достал из печи макитру вареников с сыром и с аппетитом позавтракал. И уже позавтракав, стал укорять себя тем, что он должен был бы лишиться аппетита, так нет же — ест, будто и не в себя! И отлученный Хома быстренько, будто заряд дроби получив под хвост, полетел в яблоневскую лавку к потомственному лавочнику Петру Кандыбе.

Спросите, что же произошло дальше?.. Рассказывают, будто бы грибок-боровичок пообещал лавочнику щедрый магарыч только за то, чтобы Петро Кандыба взвесил его на тех весах, на которых взвешивает мешки с пшеном и солью, ящики с селедкой и макаронами. Лавочник повел Хому в подсобку, поставил на весы, отрегулировал шкалу да и говорит:

— В сандалетах, в штанах и в майке, Хома, ты весишь шестьдесят семь килограммов!

А Хома, изменившись в лице так, будто вспомнил попа, у которого пост, а в зубах куриный хвост, и говорит:

— Гляди, Петро, как я сейчас прямо на твоих глазах стану худеть!

— С какого горя тебе худеть, Хома? Про тебя не скажешь, что такому голодному — и овсяный хлеб в радость.

— Да, Петро, у меня и вправду не такой голодный живот, что и камень готов перемолоть, но я худею с великого горя: меня отлучили от работы на ферме. На целый месяц!

— На целый месяц? — ужаснулся лавочник.

— И если тело само не хочет худеть — заставим! Про сансу слышал?

— Про сансу слышал, — Отозвался лавочник Петро Кандыба, хотя услышал это слово впервые.

— Принцип сансы знаешь? — спросил Хома.

— Почему же не знаю принцип сансы? — будто бы даже обиделся лавочник Петро Кандыба. — Давай ближе к делу, Хома!

И старший куда пошлют, стоя на весах в подсобке яблоневской лавки, от разговоров перешел к делу. Сначала он собрал жизненную силу по всему своему телу. Набрав сансу в достаточном количестве, Хома отлученный стал хитроумно выгонять ее из своего тела, а потомственный яблоневский лавочник, вытаращив глаза, глядел на то, как все это удается грибку-боровичку, прислушивался, как чужая санса шумит, будто ветер перебирает-шелестит сухими листьями. Собрав огромные запасы своей жизненной силы в глубинах тела и сконцентрировав ее под кожей, старший куда пошлют все уплотнял и уплотнял жизненную силу, так что ей ничего другого не оставалось, как излучаться из грешного тела грибка-боровичка прямо в подсобку магазина.

— Славно пошла санса! — похвастался грибок-боровичок.

— Как с коня ссадил эту сансу! — польстил ему лавочник. — А как теперь ее соберешь? В мешок или в торбу?

— Где можно в мешок, там торбы не надо! А теперь, Петро, прикинь на весах, сколько я утратил живого веса с большого отчаяния.

Потомственный лавочник Петро Кандыба повозился с гирьками — и вдруг глаза у него от удивления округлились, будто у горлицы.

— Ты, Хома, потерял три килограмма живого веса!

— Так мало? — удивился грибок-боровичок. И упрекнул сам себя: — Значит, мало убивался по своей работе, ой мало, раз всего три килограмма потерял. Если бы сильнее опечалился, то вытянул бы фунтов двадцать!