Папина дочка, или Исповедь хорошего отца

Начинался он прекрасно, теплый и солнечный для раннего апреля день. Мы сняли для нас троих коттедж на набережной. После суровой зимы, редкой для Северной Каролины, вода была холодная, но мы играли на пляже, ходили на долгие прогулки и делали то, что мы с Майклом любили больше всего, – возились с Кэролайн. В коттедже был камин, и в пятницу мы развели в нем огонь и играли в разные игры. Кэролайн была счастлива, наслаждаясь полным вниманием своих родителей, не деля Майкла с его компьютером, а меня – с домашними делами. Ночью мы занимались любовью. За несколько недель до этого я перестала принимать противозачаточные средства, и мы с радостью и надеждой готовились снова изменить нашу жизнь.

В субботу вечером мы решили прогуляться по пирсу. Заплатив за билеты, мы вышли на длинный широкий пирс, и я сразу же начала нервничать. Там висел плакат, предупреждающий о всякого рода опасностях, и я хотела прочитать его, но Майкл пошел дальше. Вечер выдался темный, но пирс был хорошо освещен, и там находилось много рыбаков, мужчин и женщин. Я бывала на пирсах раньше и на этом тоже, но всегда днем. Вечером это был совершенно другой мир. Тут были серьезные рыбаки, со специально оборудованными тележками для снастей. Они стояли у ограды плечом к плечу, некоторые с шестью удочками сразу. Кэролайн была в восторге. Она бежала впереди нас, стараясь заглянуть в каждое ведерко, куда рыбаки опускали рыбу с переливавшейся в свете фонарей чешуей. Меня беспокоили крючки. Мне казалось, что, закидывая удочку, рыбаки могли попасть моей дочери в ухо или в глаз. Обычно такая тревога была мне не свойственна, но в тот раз эта картина не выходила у меня из головы, и я то и дело подзывала Кэролайн к нам, чтобы взять ее за руку.

– Она в порядке, – сказал мне Майкл. – Ей весело. Предоставь ей свободу. Не убегай слишком далеко, – велел он Кэролайн. – И не мешайся у людей под ногами. – Он находил, что для трехлетнего ребенка было достаточно таких наставлений.

– Но эти крючки! – сказала я, содрогнувшись.

– С ней все в порядке, – повторил он. – Ты иногда слишком опекаешь ее, Эрин.

Пирс уходил далеко в море, высоко над водой, и мы шли все дальше и дальше. Я всегда любила пирсы. Мне нравилось ощущать себя посреди океана, глубокого и таинственного, и в то же время чувствовать под ногами прочные мостки. В этот вечер, однако, у меня не было ощущения чуда и легкости.

Я помню, как увидела ее на несколько ярдов впереди нас, она стояла около ведерка, наполненного чьей-то добычей. Она наклонилась над ним, держа руки за спиной.

– Мама, посмотри! – крикнула она. – Здесь семь рыбок!

Мы подошли к ведерку, посмотрели на рыб, а потом она побежала дальше.

– Кэролайн! – позвала я. – Держись поближе к нам!

– Ей хорошо, – сказал Майкл. – Я люблю ее такой. У нее тяга к приключениям. Ты ее слишком сдерживаешь.

– Когда это я ее сдерживала? – обиделась я. Я была хорошей матерью. Но излишне над ней не тряслась.

– Вчера, когда мы были на пляже, она хотела потрогать медузу.

– Да, но та вполне могла быть ядовитой.

– Кэролайн трогала ее палкой, и медуза была дохлая.

Может быть, я хватила через край. Я велела ей отойти от этой огромной студенистой массы. И так громко крикнула, что она отпрыгнула и потом смотрела на медузу, как на чудовище, которое могло ей присниться в страшном сне.

– Но обычно я так не делаю, – сказала я.

– Нет, – признал Майкл, обнимая меня. – И эта тварь действительно была огромная. Ты – замечательная мать, – сказал он. – И я люблю тебя.

Я запустила руку в задний карман его джинсов.

– Я тоже тебя люблю, – улыбнулась я.

Впереди я уже видела конец пирса. Шесть или восемь мужчин и женщин выстроились вдоль ограды, стоя близко друг к другу. Кэролайн быстро подошла к ним, но не бегом. Сквозь отверстия в ограде я могла видеть темную воду, простиравшуюся в бесконечность. Яркая вспышка тревоги. Всего лишь вспышка. Я вообразила, как Кэролайн проскальзывает между двух широких планок ограды в бездну. Я чуть не позвала ее, но мне не хотелось снова слышать от Майкла «с ней все в порядке», и я прикусила язык.

И вдруг она исчезла. Это случилось так быстро, что я даже не заметила. Потом я даже не могла рассказать полицейским, что произошло. Она как-то проскользнула между покрытием пирса и сломанной планкой ограды и просто исчезла. Я не слышала ни крика, ни всплеска, когда она упала в воду, зато мужчины и женщины, стоявшие вдоль пирса, громко закричали. В тот момент, когда я поняла, что случилось, я в приступе безумия перебралась через ограду и прыгнула, не думая ни о чем, кроме спасения своего ребенка.

Мне казалось, что я падала целую вечность, прежде чем удариться о воду, как о ледяную стену. Я погрузилась в воду почти бездыханной. Глаза у меня были открыты, я хватала темную воду руками в поисках ребенка, который был где-то в этой темноте, но которого я не могла видеть.

Следующий час или около того слился для меня в какой-то туман. Кто-то затащил меня, визжавшую и царапавшуюся, в маленькую лодку. Я никогда не забуду, как множество рук держали меня в раскачивающейся лодке, не давая снова броситься в воду на поиски моей дочери. Я тыкала моих спасителей пальцами в глаза, царапала их щеки, стараясь заставить их отпустить меня, но они держали крепко, крича мне в уши что-то, чего я не могла разобрать.

А где все это время был Майкл? На пирсе. Он бежал назад. Бежал прочь от меня и Кэролайн, вместо того чтобы бежать к нам. Как он мог не прыгнуть в воду? Может, было глупо прыгать в холодную воду. Это, конечно, было бесполезно. Но я не могла забыть это – что он бежал не к нам, а от нас. Позже он сказал мне, что бежал к пляжу. Он думал, что так доберется до нас легче и быстрее. В полиции мне сказали, что у него в мыслях было не больше ясности, чем у меня, и поскольку он плохо умел плавать, то по правилам техники безопасности поступил правильно. И все же, если бы он прыгнул за мной, мы вместе, четырьмя руками, нашли бы ее в этой темной воде.

Тогда я не осудила его сразу. Я даже неделями ни о чем не расспрашивала его, потому что мне было безразлично все, кроме того, что Кэролайн больше нет. Я поняла тогда то, что ты интуитивно знаешь о родителях, потерявших ребенка: что в смерть ребенка невозможно поверить, что в их жизни образуется бездонная пропасть, что будущее у них отнято и что в своем безумии они верят, что должен быть какой-то способ вернуть свое дитя. Умом я всегда это понимала. Теперь я поняла это нутром, восприятие было совершенно иное и невыносимо болезненное.

– Где мой папа? – хныкала Белла.

Я открыла глаза и снова очутилась в темной машине, ошеломленная и растерянная. Обеими руками я обняла Беллу.

– Я хочу к папе.

– Знаю, детка, – сказала я.

– Заткни ей рот! – рявкнул Рой. – Она мешает мне спать.

Я должна ее чем-то развлечь, подумала я. Но мысленно я не могла оторваться от пирса. От Кэролайн. От мужа. После гибели Кэролайн Майкл единолично занялся борьбой за то, чтобы ограду укрепили дополнительными планками. Я с болью в сердце вспоминала его усилия. В этой борьбе он проиграл, поскольку ограду сочли надежной. Одну из досок в тот страшный день проломила покатившаяся тележка, и никто об этом не сообщил. По какой-то чудовищной случайности Кэролайн подбежала именно к этому месту. Там ее и поглотил океан.

Зазвонил телефон Роя, и он коротко ответил, слова я не расслышала. Потом он вышел из машины и поднял переднее сиденье.

– Ну давай, – сказал он. – Выходи.

Я схватила сумку, перекинув ремень через плечо, и мы с Беллой вылезли из машины. Ноги у меня не сгибались, и голова кружилась. На минуту мне пришлось прислониться к машине. Белла держала в руках свою сумочку и овечку. Было тихо. Единственным звуком был плеск волн, набегающих на берег. Белла уцепилась за мою руку.

– Папа здесь? – спросила она.

Я наклонилась к ней.

– Может быть, он придет, детка. Я не уверена.

Я не знала, на что лучше надеяться – на то, что он придет, или на то, что нет. Мне трудно было представить, что Рой так просто отпустит Тревиса, Беллу и меня, когда мы знали все про него и Саванну. А что, если Тревис придет с пустыми руками? Я не знала, что и думать, но самое худшее было то, что я и подумать не могла о том, чтобы выйти на причал. Если бы не Белла, я бы рискнула и побежала в темноте обратно на улицу. Но с Беллой этот вариант был исключен.

– Я не могу пойти туда, – сказала я Рою, указывая на освещенный луной причал. – Тебе придется оставить нас здесь.

– Придется, вот как? – усмехнулся Рой. – У тебя нет выбора. Ты пойдешь туда, так что собирайся, и вперед.

– Не может ли Саванна подвести лодку ближе к…

– Здесь слишком мелко.

Я стояла на своем.

– У меня это… фобия, – начала объяснять я. – Ну пожалуйста!

– Значит, это тебя вылечит. Или убьет.

Он стоял у меня за спиной, и я почувствовала что-то твердое, упиравшееся мне в спину. Револьвер? Я не знала и не обернулась, чтобы посмотреть. Я пошла к пристани, держа Беллу за руку. Но, ступив на доски причала, я остановилась и взяла ее на руки. Было так легко потерять ее здесь. Так легко ее ручонке выскользнуть из моих потных пальцев.

– Иди, иди, – подталкивал Рой.

Я сделала еще несколько шагов по доскам. Они были твердые и не сгибались под ногами, но причал был невероятно узкий и без всякой ограды. Ухватиться было не за что. Сердце у меня отчаянно забилось, и я остановилась.

– Я не могу, – сказала я.

– Сука! – взорвался Рой. И прежде чем я успела опомниться, он вырвал у меня из рук Беллу. Она взвизгнула, и ее овечка выпала из рук в темную воду.

– Овечка! – закричала Белла, потянувшись в темноту, где исчезла игрушка. Рой нес Беллу под мышкой, как футбольный мяч. Свободной рукой он зажал ей рот, чтобы заставить ее замолчать.

– Я пойду! – закричала я. – Отпусти ее!

Он стремительно обернулся.

– Заткнись, – прошипел он. – Здесь такое эхо, что все слышно.

Он поставил Беллу на ноги, и она, подбежав ко мне, обхватила мои колени.

– Все в порядке. – Я снова взяла ее на руки. – Держись крепче, мы дойдем до конца.

Я запела песенку из мультфильма, скорее чтобы успокоить себя, чем Беллу. Голос у меня был хриплый, задыхающийся, но я пела, пока мы не дошли до конца причала. Я села на доски, дрожа всем телом, и посадила Беллу на колени, прижав ее к себе так крепко, что она пожаловалась, что не может дышать. Мне все было безразлично. Она в безопасности. Во всяком случае, пока.