Паноптикум

Он подался вперед и я окаменела, когда длинные крепкие пальцы взяли позолоченную рукоять. И поняла, что пиздец наступил, когда лезвие неторопливо нажало мне под подбородок, вынуждая поднять голову и посмотреть в темные глаза. Уже звериные. Там почти не было ничего, а то, что было, вот-вот готово было кануть в кипящие, непростительные воды мрака. Глаза почти абсолютно нечеловеческие. Там не было никаких запретов. Почти. И вот-вот он переступит грань этого «почти».

Лезвие надавило мне на кожу до того самого понимания, что еще немного и порежет. Ужас и агрессия потопили разум в темном осознании, что это все. Просто все. И мне нельзя сейчас вообще шевелиться. Это ярко горит в этих ублюдских карих глазах, которые почти уже отдались смраду непростительного, но он на мгновение прикрыл глаза и одно краткое, молниеносное движение его пальцев.

Чтобы лезвие оказалось в его ладони.

Медленно опустил руку с зажатым ножом ниже моего лица.

Он подавал его мне.

Мои пальцы мелко дрожали, сжимая прохладу рукояти. Мелко дрожали пальцы. Мелко дрожало тело и ненависть тоже дрожала. Грозила осыпаться искрами и сжечь остатки и так подыхающего самоконтроля. Он смотрел мне в глаза. Смотрел в напряженном ожидании, но он резал. Там в клубящейся тьме своих глаз он перерезал мне глотку. И это могло перейти в действие в любую секунду. В любой миг. В каждую его долю. Он молниеносно мог вырвать у меня нож и… всё. За то, что посмела его взять и сейчас смотреть на него не скрывая ненависти. Никогда в своей жизни я не испытывала столько ненависти. Никогда. И столько.

Скрип моих зубов сопровождающих оглушающее крушение самоконтроля стершего из памяти когда мои выкручиваемые судорогой пальцы с силой и яростью вгоняли лезвие в сидение между его раздвинутых ног. Вогнали и крепко сжали нагретую рукоять. Потому что не только у этой твари был предел. Который заступать нельзя.

Я не отрывала взгляда от его глаз, но я видела, я почувствовала, как напряглись его ноги. Как напряглось его тело, в котором клубилось абсолютное, неукротимое, бескомпромиссное зло, дающее яркое, жгучее насыщение хаосу в нечеловеческих глазах. Он прикрыл глаза и его тело расслабилось. В миллисекунду просто.

— Свободна. — Отзвук насмешки в голосе, — творческая личность.

Я едва не заскулила от ужаса, уже все понимая, когда на неверных ногах шла к двери. Понимая, что с самого начала все было бесполезно и он сейчас это доказал. Самое пугающее — моими же руками.

Глава 4

Тем же вечером я почти дошла до входной двери подъезда, но уже все инстинктивно поняла по негромкому хлопку двери автомобиля за спиной. Поняла еще до звучания голоса в зимнюю, ночную тишину:

— Антреприза.

У меня внутри все сжалось, когда слуха достиг его глубокий низкий голос. И смысл сказанного.

Смысл. Сказанного.

Казаков, ты просто ебучая тварь. И не благодарная.

Тело замерло на второй ступени обледенелого крыльца подъезда и я, сделав глубокий вдох, который никак не помог согнать давление напряжения на все рецепторы, медленно повернулась.

Он стоял у заведенного черного тонированного внедорожника, задумчиво глядя на тлеющую в холоде ночи сигарету у себя в руке. Поднял на меня взгляд абсолютно черных в сумраке глаз.

— Предложение, от которого ты не можешь отказаться, Яна Алексеевна. — Он почти не выделил эти слова, его интонация была ровной и спокойной. Взгляд темный и глубокий. Подавляющий уже принятым решением. — Я тут себе ресторан приобрел, нужно заняться организацией его работы. Казаков порекомендовал тебя. Предварительно уволив, без всяких отработок и бесед. — О нет, он говорил не о положенных по закону двух недель отработки после увольнения, вот далеко не о них. Это непередаваемое чувство, когда душа внутри сжалась до боли. — У тебя хорошие рекомендации, думаю, ты справишься, несмотря на чуть более занимательный, так сказать, контингент. Завтра в восемь утра жду в «Инконтро» на Театральной.

Выкинул сигарету и, не глядя на меня, сел на переднее пассажирское.

Я стиснула челюсть, глядя как черный внедорожник неторопливо отъезжает от подъезда и тут послышался писк магнитного замка и на крыльцо вывалилась Линка. В домашнем халате и со сковородкой в руках.

— Уехал уже? — прищурено на сворачивающий за угол автомобиль, сипло спросила она. — На балконе стояла, курила. Смотрю, вываливается джигит и чего-то там тебе втирать начинает.

Я очумело глядела на свою сестру, которая была на полторы головы ниже меня и которая сейчас крепко сжимала сковородку, угрюмо глядя в сторону поворота. Ее лицо отекло, нос походил на картошку, стоит на промозглом ветру в легком халате и смотрит на угол дома. Вот вроде и смешно, да только смеяться совсем не хочется.

— Пошли домой, Шрек. Фиона бы и сама джигита отхуярила, вчера вон на других сказочных долбоебах как потренировалась. — Хохотнула я, глядя на Линку бросившую на меня недовольный взгляд.