Паноптикум

Первое что меня напрягло, когда я, скинув куртку, начала разуваться на пороге — завал возле маленького комода у входа. Какие-то подарочные коробки, алкоголь, два пафосных веника цветов, неожиданно, но блоки сигарет, причем хороших.

— Это чего за передачка? — я, расстегивая сапог, подняла взгляд на сестру, скрестившую на груди руки со сковородкой и оперевшуюся плечом о стену.

— Ян, а кто такой Эмин Асаев?

— Что? — спросила ровно, не поднимая на нее взгляда, но пальцы едва не ошиблись, когда я тянула их к язычку молнии второго сапога.

— Гаврилов приходил. Младший. — Линка кивнула в сторону завала и перевела задумчивый взгляд на меня. — Впихивал насильно, а когда я сказала, что ты поехала покупать биту и вот-вот вернешься, Артем заверещал, что Эмин Асаев посоветовал им извиниться. И вот то, как он подпукивал, когда это говорил, меня прямо заинтересовало. Как и то, что у него сломана рука, хотя била ты в нос. Шепелявит он смешно и с лицом у него тоже смешнее, чем у меня… — Я умиленно потрепала ее по щечке, проходя мимо по коридору и направляясь на кухню, откуда вкусно пахло выпечкой, едва сдерживая трехэтажный мат. — Ты не подумай, я никуда не лезу, каждый свою жизнь травит сам, но, Ян… тот мощный горячий детина у подъезда…

Я, отодвинув тюль, уселась на подоконник и притянула к себе пачку сигарет и пепельницу, глядя на Линку, отрезавшую мне кусок курника и наливающую в стакан молока.

— Все нормально, Лин, — пыхнула сигаретой я, успокаивающе глядя на нее, упавшую на табуретку за столом и выжидательно на меня посмотревшую. — Ухажер этот отстанет, слово даю. И на мне это не отразится.

Самое важное, когда врешь любимому человеку это верить в свои слова, а Алинку я любила и врать плохо не имела права.

Она долго смотрела в мое лицо, но промолчала — лгать я умела всегда.

* * *

— Янка, он банкир. — В семь утра заявила мне сестра, когда я удрученно брела наливать себе кофе, запоздало отдернув руку от глаз, которые только что раза с третьего намалевала нормально.

— Чего? — недоуменно покосилась на сестру, уже в пуховике метающуюся по кухне в поисках своей термокружки и беспокойно поглядывающую на наручные часы.

— Твой кавказец. Он банкир. — Линка остановилась на мгновение, задумчиво глядя в потолок, кивнула сама себе и полезла в шкаф для кастрюль. Она любитель пихать свои вещи в неожиданные места и вспоминать о их локации в последний момент. — И я тебе не советчик, конечно, но ну его на хер, Янка.

— Лин, что за загадочные взаимоисключающие слова? — холодея, поинтересовалась я, включая чайник и поворнулась к ней лицом, опираясь бедром о кухонный гарнитур. — У тебя сотряс? Нет, про ну его на хер я согласна, а вот остальное?

— В великое время живем, Ян, тырнет выдает инфу, что он учредитель странной сети небольших банков. — Линка недовольно поджала губы, глядя на только включенный чайник и бахнула кружкой на стол, хмуро глядя на нее. — Вот парочку у нас открыл. И, скорее всего, закроет. У него прикол такой есть открывать филиалы, а потом закрывать. А ну его на хер потому что я банкиров представляла как солидных дядечек в костюмах и на Ролс Ройсах, а не как горячих южных головорезов в тонированных меринах.

Я прыснула, глядя в окно и мучительно желая покурить, хотя вот по утрам никогда раньше не тянуло. Тут на кухню вполз кряхтящий Степаныч подслеповато щурившийся на достаточно не яркую лампочку. Алинка торопливо подскочила с места и пошла к раковине, уберегая сердобольное сердце Степаныча от вида своего побитого лица.

— Что обсуждаем? — Степаныч со стоном сел на Линкино место и с интересом заглянув в пустую кружку, грустно вздохнул.

— Отдадим Янку за банкира? Поклонник у нее появился. — Линка, чтобы хоть как-то себя оправдать, начала перемывать чистую тарелку, которую я вчера за собой не убрала, оставив ее на раковине.

— Тю, где большие деньги, там большие проблемы. — Степаныч, повернулся к столу и опустив на него локти, сжал пальцами виски. — Янку я люблю, поэтому мы ее не отдадим. Алинка, у меня там за тахтой полпузырька, ножки не ходют, уважь батяню.

Линка бочком выскользнула из кухни, а я, подойдя к столу, подхватила ее термокружку, собираясь налить ей кофе.

— Янка. — Степаныч дрожащими пальцами неожиданно прытко сжал мою кисть и поднял на меня страдальческие глаза, в которых плескалась еще и предупреждающая угрюмость.

— Степаныч, я тоже тебя люблю, особенно твою жизненную философию, но не начинай. — Я мягко высвободила руку и пошла к чайнику. — И Линку не настропаляй. Я не дура, розовые замки строить не собираюсь, аккуратно от него отвяжусь.

Налив Алинке кофе, плеснула еще, Степанычу и себе. Села напротив него пододвинув бокал и сигареты.

Степаныч хмуро глядя на меня пожевал губами и кивнул. А спустя секунду, разумеется, не вытерпел и очень-очень тихо и быстро заговорил, косясь на дверь, за которую вытурил Линку именно для этого разговора: