Панкрат. Возвращение в небо

– Сегодня на одном памятнике прямо на звезде кто-то повесил дохлую собаку, – сообщал он, садясь на скамейку с открытой банкой пива в руках.

– Ты опять свой пикап под окнами поставил? – традиционно реагировали бабки на его очередное сообщение о кладбищенских ужасах.

– Нет. Сегодня нет! – врал Тихон. – Сегодня в гараже поставил.

– Угу, угу, – бросали на него сердитые взгляды старушки. – Нет у тебя никакого гаража! И пусть бы твой пикап тоже исчез, хоть под землю провалился. Детям по утрам спать не даешь, идол.

– А что вы знаете об идолах? – тут же заводился Тихон на кладбищенскую тему. – Вот вчера похоронили старушку.

Он замолчал, выдерживая паузу.

– От чего умерла-то? – сдавалась одна из бабок.

– Из-за плохой памяти.

– Инсульт, что ли?

– Говорю: из-за плохой памяти. Привычка у нее была пенсию прятать.

– Дети, наверное, пьющие? – уточняли старушки с пониманием.

– Да одна она жила, – уточнял Тихон. – Просто имела такую плохую привычку. И все бы ничего. Но была у нее еще и очень плохая память. И ни одну из своих спрятанных пенсий отыскать она не могла. И когда кончился у нее запас круп, скончалась старушка от голода. А дети ее из Подмосковья приехали, деньги ее нашли и памятник после похорон поставили. Потому что денег оказалось очень много. И мне авансик дали, чтобы за могилкой приглядывал.

– Ну что ж, правильно, – закивали головами престарелые дамы.

– А памятник был из гипса в натуральную величину, – продолжал Тихон. – Покойную старушку изображал.

Тут Тихон на несколько минут замолчал, попивая пиво и поглядывая с равнодушным видом на темнеющее небо.

Заинтригованные старушки в это время сидели тихо и молча ждали продолжения истории.

– Да рассказывай, – не выдерживала одна из них.

– А че рассказывать-то? – Тихон сделал простодушное лицо. – Могилу я закопал. Памятник установил. А земля-то рыхлая. Сегодня утром приезжаю, а из-под земли только голова торчит. Ну вылитый идол. Я испугался. И тут думаю: как она, статуя, могла просесть так глубоко? Могила-то неглубокая. Сам рыл. Ухватил ее кое-как двумя руками и стал тянуть, – тут Тихон снова замолчал и глотнул пиво.

– Ну и что? – не выдержали пожилые леди.

– А то, – парень окинул каждую леди по очереди внушительным взглядом. – А снизу-то кто-то держит. Но я мужик упертый, тяну себе и тяну. Правда, холодок по спине пошел и дрожь в руках появилась. И стал я молиться, Бога просить, чтоб успокоил он ее душу и место ей приличное там у себя нашел. Молюсь, одним словом, а сам статую-то осторожненько вверх тяну.

С этими словами Тихон, вытянув перед собой обе руки и скрючив пальцы, как человек, страдающий артритом, стал раскачиваться взад-вперед.

– Вот так балансирую на краю могилы и молюсь. И тут из могилы появляются сначала две руки, а потом сама покойная бабка. То есть лицо и шея у нее из гипса, а все остальное ее собственный законный труп. Да как заорет на меня: «Пусти меня, говнюк».

– Ну, пошел врать, – возмутились бабки. – И не грех тебе.

– Какой грех, – обиделся Тихон. – Я от страха, между прочим, сознание потерял. А когда очнулся, смотрю: лежу на краю отрытой могилы. Подняться не могу, слабость страшная, словно кто-то всю кровь мою выпил и теперь на меня смотрит. Чувствую: глаза такие спокойные и равнодушные, как у статуи. Но делать-то нечего. У меня ведь обязательства перед родственниками, и могилу надо закапывать. Достал я из пикапа лопату. Подхожу к могилке, копанул земли и бросил вниз. И тут слышу звук какой-то странный. Смотрю вниз, а гроб-то пустой. Только сатин белый виднеется, которым он изнутри оббит был. Ну, думаю, мое дело маленькое, могилу закопаю, а старушку пускай милиция отыскивает. Подумал так и налег на работу. И чувствую: опять на меня кто-то пялится. И стал я молитвы читать все, какие знал.

– А ты знаешь? – засомневались бабки.

– Знаю, – твердо ответил Тихон и продолжил: – Молюсь и могилку засыпаю. И когда совсем засыпал, чувствую: опять за мной кто-то наблюдает. И тут я как крикну: «Хватит смотреть на меня!» Поворачиваюсь, а эта старушка метрах в двух от могилы стоит. Гипсовые глаза ее широко раскрыты, а в них светится жуткая, неведомая мне жизнь. Еле я от нее глаза оторвал, а уж как в пикапе оказался и как с кладбища выехал, убейте меня, не помню.

– Убить тебя мало за то, что чепуху такую несешь, – произнесла одна из старушек недовольным голосом.

То, что обычно рассказывал Тихон, поражало своей бессмысленностью. Но старушки то ли от скуки, то ли по наивности каждый раз снова и снова «покупались». Вот и сейчас, когда Тихон вдруг заорал: «Да вот она!» – и с ужасом метнулся от скамейки к подъезду, старушки все как одна вскочили и с девичьим визгом, толкая друг друга, бросились вслед за ним.

– Вот так она за мной целый день и ходит! Места себе не нахожу! – кричал Тихон уже в подъезде, несясь на второй этаж и перескакивая через две ступеньки. Он опередил разъяренных старушек на целый пролет.

– К утру забудут, – бормотал он, открывая дверь своей квартиры. – Памяти-то нет никакой.