Панкрат. Возвращение в небо

Леонтий Тамбовский был образованным человеком. Он окончил Тамбовский инженерно-строительный институт и несколько лет успешно преподавал черчение в старших классах, пока не осознал, что дети – это ошибки молодости и что его стихия – экономика. На тот момент он не был еще Тамбовским, а был просто Леонтием Геннадиевичем Фроловым. Математический склад ума и железная логика помогали ему создавать самые невероятные экономические теории, которые, как правило, находили подтверждение в реальной жизни и довольно легко реализовывались, особенно в криминальных кругах. Там его сначала звали Экомечтатель за то, что он грозился в два счета развалить российскую экономику при условии, если в ближайшее время не попадет в Думу в качестве депутата. Тогда Фролов вел довольно активную общественную жизнь: критиковал премьер-министра, собирал в Интернете пресс-конференции и давал интервью журналистам, делая при этом довольно точные экономические прогнозы. После одной очень удачной сделки Леонтий неожиданно разбогател, отказался от политики и тем самым невероятно повысил свой и без того растущий авторитет. С тех пор его стали называть Леонтием Тамбовским. Он купил себе в Москве несколько квартир, роскошную дачу в Ново-Чудовском, белый «линкольн», удостоверение подполковника ФСБ, подпольную мастерскую по переделке газового оружия под стрельбу боевыми патронами и восстановлению боевого огнестрельного оружия времен Второй мировой войны и два VIP-места для себя и жены на давно закрытом Ваганьковском.

Надо сказать, что при всей своей деловитости Тамбовский был философом. И часто любил повторять, что принимает решения, опираясь не на факты, а только на собственное внутреннее убеждение.

– Если две дюжины свидетелей будут убеждать меня, что моя жена мне средь бела дня изменяет, и даже покажут мне ее рядом с каким-нибудь мужиком, как вы думаете, я поверю в это? – спрашивал он тех, кто пытался ему возражать.

– Ну, если эти свидетели – уважаемые люди, то почему бы и нет, – отвечали ему те, кто не знал, что он безумно любит свою жену.

– Это было бы неблагоразумно, – отвечали те, кто это знал.

И Тамбовский соглашался с последними, потому что его внутреннее убеждение подсказывало, что женщина, которую любят так, как любит он, не может изменять.

Что он делал с первыми, сказать было очень трудно. Но некоторых после таких душещипательных бесед находили либо мертвыми, либо с тяжелыми травмами.

Тамбовский был аналитиком до мозга костей. Он был умен, очень умен. Но он был эгоцентриком, и его «Я» было настолько громадным, что сравнимо было только с его гордыней и его мстительностью. И те, кто хорошо знал Леонтия, нередко играли на этих слабостях.

Когда Тамбовского подбили на его собственной бронированной машине, а потом расстреляли, он был удивлен нелогичностью происходящего. И когда над ним после всего этого нависло волевое, умное и полное участия лицо Суворина, он принял его за тот «козырной туз», который должен был исправить ситуацию. Фактов, подтверждающих это, у Леонтия не было. Но таковым было его собственное внутреннее убеждение. И оно Тамбовского не подвело.

На Большой Сухаревской, в «Странноприимном доме графа Шереметева», Суворин появился только после обеда следующего дня. Тамбовского к этому времени уже успешно прооперировали. Но находился он, к удивлению Панкрата, не в реанимации, а в отдельной палате, расположенной в новом комплексе, оборудованном по последнему слову медицинской техники. У входа в палату стояли два внушительных размеров парня с накинутыми на плечи белыми халатами. Уже с первого взгляда было ясно, что натянуть эту «экипировку» на их громадные тела было просто невозможно.

– Это Суворин, – сообщила им медсестра, проводившая Панкрата до палаты.

Ответом на ее короткую реплику были два внушительных кивка. А это означало, что фамилия Суворин в этих кругах в авторитете.

Кивнув охранникам головой, Панкрат прошел в палату и очень удивился.

Тамбовский лежал на постели и, держа в правой руке пульт, увлеченно щелкал им, не сводя глаз с вмонтированного в противоположную стену телевизора. На левой щеке его красовался внушительных размеров белый пластырь. Точно такой же был за ухом. Когда Панкрат вошел, Леонтий, не поворачивая головы, скосил глаза в его сторону и приветственно помахал пультом.

– Приветствую, – произнес Суворин, разглядывая внушительный кровоподтек на его правой скуле.

В ответ Тамбовский нажал кнопку на пульте, и экран, вспыхнув, погас. Он положил пульт рядом, затем подтянул к себе правой рукой клавиатуру, лежавшую на постели возле него, и, не глядя, застучал по ней пальцами все той же правой руки. И Панкрат перевел взгляд на стоявший на прикроватной тумбочке монитор.

– Тебя ведь никто в задницу не толкал меня спасать? – появился на мониторе вопрос.

– Нет, – ответил, улыбнувшись, Панкрат. – А как твои дела?

– Шьют статью 33 часть 3 УК РФ.

– Я про здоровье, – уточнил Суворин.

По внешнему виду Тамбовского было видно, что операцию он пережил нормально.