Пангея

В старых книгах красоту представляли в виде женщины с головой в небесах и телом, купающимся в лучах восходящего солнца. В одной руке эта женщина держит лилию, такую прекрасную и непорочную, как и она сама, а в другой — шар и компас. Шар — это наш земной шар, а компас — это способ определить направление пути, ведь это понадобится каждому, кто столкнулся с красотой. Голова ослепительно прекрасной женщины всегда в облаках, потому что красота всегда небесна, и не существует человеческого языка, чтобы описать ее.

ЗАХАР

«Какой странный, — подумал Захар, впервые приехав по указанному адресу за новым клиентом, — с тростью. Кто теперь носит трость? И усики, и прищур, и разрез глаз…» Петух, когда отправлял его, непутевого, на очередную подработку всего-то на пару дней, предупредил:

— Птица важная, иностранец, у нас по делам, вози аккуратно, но быстро — и будь тише воды, ниже травы. Есть че спросить?

Он всегда вместо «вопросы есть?» говорил «че».

Захару эти наставления показались лишними, он и так все знал, хотя и не был опытным персональщиком: два года как в столице, гонял Петуху машины, да вот что-то защемило в спине, может, армейская травма, и завис на время — так что ж сидеть без дела, повозит дядьку. Деньги Петух предлагает приличные.

Он подъехал за ним на машине, которую для извоза выдал ему Петушок, солидную машину — сама черная, а сиденья вишневые, бархатные, подъехал чуть загодя, но остановился недоезжая, чтобы тот чего не подумал. Протер замшевой тряпочкой ручки, зеркала, никелированные части фар, антенну. Когда в назначенное время подъехал за Карлосом, сразу увидел его трость, потом уже, когда открывал ему дверцу, глянул на ботинки — дорогие, сияющие, и только потом на холеные усики и разрез глаз. Глаза улыбались. Лицо — нет.

— Поедем к университету, — с легким акцентом сказал он, — Университет дружбы народов. Я учился на химфаке, хочу посмотреть, что осталось, — улыбнулся он, теперь уже мимически, но не глазами.

Из центра города они поехали мимо Думы, потом съехали на набережную, оставив по левую руку пышное здание оборонного министерства, потом по мосту через реку — Карлос залюбовался видами; радио исполняло бравурные песни о весне и ручьях. Потом музыка прекратилась и убедительный мужской голос начал передавать тревожные сводки о подавленном на прошлой неделе мятеже, Исеров приговорен, идут военные трибуналы, Лот выступил с обращением к нации.

— Да кто такой этот Исеров? — с недоумением спросил Карлос.

Захар пожал плечами.

— Да поди разбери их! Такая суматоха, копошатся все…

Карлос тоже пожал плечами.

— Хочешь? — спросил он, протягивая Захару пачку «Мальборо». — Настоящие. У вас-то теперь много всего, но все фальшак. Этикетки на коньяк клеют за углом, а написано — «французский». Давай, затянись!

Захар сделал вид, что хочет не очень, но взял. Конечно, хотел, а кто ж…

Затянулся, медленно выпустил дым:

— Даааа…

На перекрестке, у цирка, они остановились — и к ним в машину села женщина.

Карлос поднес ее руку к губам, чиркнул по ней усами и с улыбкой сказал:

— Рахиль, ты все хорошеешь да молодеешь. Что у тебя за секрет?

Акцент добавлял его словам многозначительности и делал его похожим на прибалтийского актера.

Она улыбнулась:

— Русские мужчины не умеют делать таких комплиментов, как ты, Карлуша, а еврейские — не считают нужным. Приятно с тобой, дорогой мой, так всегда приятно!

Они принялись вспоминать что-то из прошлого: фильм о дожде, книжку о трех товарищах, наперегонки взялись цитировать отрывки и только после их общей любимой фразы: «Никогда не проси прощения. Ничего не говори. Посылай цветы. Без писем. Только цветы. Они покрывают всё, даже могилы» — Карлос опустил свою желтоватую руку поверх ее маленькой и смуглой ручки, игриво-загадочно подмигивая в зеркало чинно ведущему машину Захару.

— Смерть ведь всегда ходит рядом с нами, просто мы ее, как правило, не видим, но она тут, тут! Редко кто видит ее воочию всадником на белом коне или старухой, просящей милостыню у жизни, да?

— Прекрати! — толкнула она его локтем в бок. — Думай, что говоришь!

— Впечатлительность! — улыбнулся Карлос. — Настоящие женщины всегда впечатлительны.

Захар свернул на улицу, где был тот самый университет, подъехал к нему как можно ближе и остановился. Они вышли, но вместе в университет не пошли, остановились шагах в двадцати от машины и долго о чем-то разговаривали.

Сколько придется его здесь ждать? Захар не любил часами стоять и ожидать клиентов, пока те ели, пили, ухаживали за женщинами, что-то претило ему в этом унизительном холуйстве, он любил гонять машины, а не подрабатывать личником. Был у него один клиент, ездил к любовнице за город, иногда на полдня, а иногда и на ночь, выходил, отбирал у Захара ключи — нечего тебе бензин жечь, так подождешь, — и уходил, а тот сжимал до синеющих ногтей кулаки, так ненавидел его, потом отомстил, правда, угрохал его машину, да так, что комар носа не подточит, но все равно, все равно, не его это — лакейство.