После звонка Эллиоту Миллен передал предложение начальника трем жителям деревни. Халима переводила, в основном обращаясь к взрослой женщине – Дхамирии. Иногда они переговаривались с Тианом.
Миллен попытался представить себя на их месте, когда у тебя на глазах в течение нескольких дней умирают все члены семьи и друзья и ты остаешься совершенно один. А теперь надо уехать в чужую страну, где в надежде найти средство от болезни их, словно морских свинок, подвергнут медицинским опытам. «Как, должно быть, им страшно», – подумал Миллен.
Халима повернулась к американцу.
– Вы уверены, что это поможет найти лекарство?
– Нет, не уверен. Но шанс есть. Я ничего не могу вам обещать, кроме того, что вы втроем, возможно, сыграете ключевую роль в спасении многих других людей.
– Мы сможем вернуться домой? Когда все закончится, вы нас привезете обратно?
– Даю слово.
– Мы поедем с вами, доктор.
– Зовите меня Миллен.
Миллен и жители деревни прибыли в Мандеру к полудню. Японский внедорожник, поскрипывая, катился по пыльной дороге, четыре пары глаз в полном молчании смотрели на обезлюдевший город. От Мандеры осталась лишь безжизненная оболочка.
Когда они проезжали по улицам в первый раз, дети переставали гонять мяч и провожали глазами колонну машин. Проезду мешали повозки с овощами и стада скота. Теперь на улицах не было видно ни души. Здания – и новые, и ветхие – пустовали. Миллену город показался африканским вариантом Додж-Сити, символа эпохи Дикого Запада, где бум сменился крахом. Но здешний крах был другого рода: взорвалась биологическая бомба, смертельнее которой мир еще не видывал.
Миллер предположил, что последние оставшиеся в живых жители города, а возможно, и всего региона, собрались в больнице. Однако палаточный городок тоже был заброшен. Все, что могло пригодиться, растащили. Ни еды, ни медикаментов. Осталась только вода – очевидно, ее слишком тяжело было нести.
– Продукты у нас закончатся прежде, чем успеют подать транспорт, – сказал Миллен. – Солдаты оставили мне совсем мало.
– Обыщем город, – предложила Халима. – Мы наловчились искать еду.
Миллен достал из машины комплект СИЗ и начал его надевать.
– Вы туда идете? – Халима указала на больницу.
– Да. Это моя работа.
Коридоры больницы были заполнены рядами ведер, бутылок и коробок, в которых когда-то находились медицинские припасы. Мусор сгребли в рыхлые кучи, оставив между ними узкий проход – перевал в горах больничных отбросов. Миллен осторожно выбирал дорогу, стараясь не порвать защитный костюм и не наступить на иглу шприца. Оплошность могла стоить ему жизни.
В просторном открытом помещении, где Ханна собирала образцы, он обнаружил ряды трупов. Некоторые мертвецы прижимали к груди деревянные кресты, их глаза были закрыты, другие смотрели застывшим взглядом на неработающие вентиляторы под потолком. В самом конце комнаты, у стены, громоздились пластмассовые мешки с трупами – черная лестница в никуда. Роились мухи.
Не осталось ни одной невскрытой упаковки лекарств, ни одного несъеденного сухпайка. Палата стала иллюстрацией постепенного поражения медиков в схватке с заболеванием. Мертвых клали в мешки и сжигали, пока были силы, затем перевели внимание на тех, кого, как представлялось, еще можно было спасти. После чего больницу пришлось покинуть.
Молодой ветеринар еще немного побродил по коридорам, не пропуская ни одной палаты, в поисках каких-либо улик или наблюдений, которые могли бы пригодиться в Атланте. И повсюду находил лишь мертвые тела с кровоточащими пожелтевшими глазами и признаками сильнейшего обезвоживания.
Вдруг раздался шорох. Впереди в коридоре посыпались на пол коробки. Миллен побежал навстречу шуму с максимальной скоростью, какую позволял неуклюжий костюм. Заглянул в открытый дверной проем. Пусто.
Какое-то существо выскочило из-под каталки, шмыгнуло между его ногами и скрылось в коридоре.
Миллен отскочил и обернулся. Кафрская лисица! Вид животного привел ветеринара в возбуждение. Он читал об этой породе лис перед командировкой, но никогда не видел их живьем. Эх, разглядеть бы вблизи… Лисица была невелика и питалась в основном термитами и другими насекомыми: пауками, муравьями и в особенности сороконожками, не брезгуя также грибами и мелкими грызунами. Охотилась она за счет не зрения или запаха, а слуха, – огромные уши позволяли ей находить самых мелких насекомых в обширной африканской саванне. Кафрские лисы вели моногамный образ жизни, причем за детенышами присматривал самец, а не самка.
Из комнаты выскочила еще одна кафрская лисица, за ней – третья. Миллен вспомнил, что этот вид живет и охотится стаями.
За спиной юноши скрипнула дверь. Он был потрясен, увидев прислонившегося к косяку мужчину-африканца. Мужчина был крайне слаб, едва дышал. Первая живая душа, обнаруженная в больнице.
Пациент попытался сделать шаг; ноги не слушались. Миллен мгновенно подскочил и поддержал его.
– Меня зовут Миллен Томас. Я из ЦКПЗ.
Африканец средних лет рассмотрел лицо юноши за прозрачной маской.
– Очень приятно. Мое имя – Элим Кибет.
Миллен его уже слышал.
– Главврач больницы…