Память so true

надень смертельный свой наряд в небывшее сыграем
ты будешь ноша по плечу я скрипка ни при чём
где смертник мир преобразив болит о взлётном рае
и бродит глупенький иов грозясь больным лучом

давай меняться на раз-два ты музыка пробоин
ты свет которому равны я мир которому равно
и лишь невзлётное в лице застыло у обоих
как на губах больной страны докрымское вино

а может так
ты молоко на языке простудном
я голос не хотящий плыть из дословесных тайн
проспать рожденье взаперти как на работу утром
сорвать бессмертье так легко как мудаку дедлайн

но сроки всем уже по грудь и свет глядит проворен
хемингуэевским скопцом на заоконные дела
где всем приятно быть толпой и сладко на работу
и на минуту отложить
спокойствие ствола

пэчворк

I

так говорит, как первый грех пришёл – и говорит;
как будто в чёртовой игре исхожен ближний вид,
но вечен бред, единствен лёд, где тонут – всемером;
так первым делом – самолёт, а человек – потом;
как плод, что до поры затих, в тебе взрастив чумную мать,
как будто в мире нет других и больше не бывать;
как будто дважды два не два, не три, а чёрт в трубе,
и если данность и жива, то – больше не в тебе;
как будто зеркало – не рай, но ад – зеркальный брат;
как будто – «встань и поиграй» – убитому стократ;
так в плеске-памяти весла, когда другим тебя несло,
больная юность ожила, прильнула тяжело;
всё о себе, цветёт и пьёт из вены смерть мою и страх,
как будто очумелый год на скоростных ветрах,
растёт, как тело-чистотел, и светом наповал;
как будто хаос налетел и смерть расцеловал

II

небо низко. детство далеко.
юность бьёт в уснувшее ребро,
подступает к мёртвому виску.

в ноябре над суздалем темно.
бьётся птицей выпущенный ад,
белым полудетским завитком.
больше клетки говорит.

и щебечет белокурый бред:
– я – не я, а сотворивший луч,
я из праха сотворил тебя,

из дедлайна, смерти, немоты;
разум вбросил в сумрачный пэчворк;
ты – не ты, я породил тебя,
произвёл на время – и убью.

если ты уснувшее ребро —
я в него горящий бес;
если пляска пули у виска —
я насквозь прошедший, не убив.

сын и ужас твой.
сын и ужас твой.

забоюсь горенья твоего —
в то вернёшься, что ещё не пламя;
устрашусь родившего ребра —
снова в смерть и старость возвратишься.

там – собою будь, как до изгнанья.
там – целуй свой неоживший грех.

III

ибо нам не осилить пути.

Денис Новиков