Память

Где-то через год, в 1988-м, меня разыскала секретарь главного редактора «Литературной газеты». «Вас Бондарев к телефону!» — неспокойно сообщила она. Эта фраза сама по себе звучала как фанфары, будто из самых взбитых облаков высунулась рука и поманила пальцем. В писательской иерархии так тогда и было: Бондарев восседал на облацех. Я поспешил до трубки. Юрий Васильевич, однако, заговорил хорошо, мягко, по-отечески. Его предложение ко мне заключалось в том, чтобы я выступил на открытом секретариате СП РФ с анализом прозы и поэзии в еженедельнике «Литературная Россия» за весь 1987 год. Секретариат ожидался через месяц. Все, чем он ограничился в своем напутствии, — это: «говорите честно, как и обычно, нам нужен объективный анализ». Что скрывать, его слова и польстили, и обрадовали! Не кто-нибудь говорил — сам Бондарев! Я взял в газете отпуск за свой счет, приволок домой годовую подшивку «Литературной России» и... дезертировал из жизни до секретариата.

Кстати, за все время «бдения» никто ни разу так и не позвонил по поводу этого «бондаревского» заказа. Важное обстоятельство! Можно сказать, примета нового времени. Когда я отправился на Комсомольский проспект, д. 13, даже не знал, будут ли другие обозреватели, и вообще не представлял, как проходят подобные мероприятия, сколько человек в них участвуют. Подозревал, не меньше десяти. Но, войдя в актовый зал на втором этаже, ахнул: зал был битком! В одном только президиуме, во главе с Михалковым и Бондаревым, сидело не меньше десяти «живых классиков». В центре зала составлен — перпендикулярно президиуму — длиннющий стол для руководства «Литературной России», и его «обтекали» со всех сторон стулья и кресла для остальных участников обсуждения. Здесь первыми я разглядел знакомые лица «сорокалетних» во главе с А.Прохановым, С.Есиным, В.Личутиным, В.Крупиным, А.Афанасьевым, В.Мирневым, В.Гусевым и др. Тут же сверкали Звездами героя М.Алексеев, Е.Исаев, В.Карпов. Прохаживались Б.Можаев, Д.Жуков, В.Белов, В.Распутин, Ю.Кузнецов... И конечно, Михаил Колосов, тогдашний «именинник» обсуждаемого еженедельника. Когда подошел могутный, похожий на маленького богатыря Владимир Коробов, критик (между прочим, автор первой монографии о В.М. Шукшине), выяснилось, что про публицистику докладывать будет он, а про критику — Бондаренко. Короче, трио тезок.

Сергей Михалков открыл секретариат и — первым докладчиком неожиданно объявил меня. Получалось как бы автоматически, что тон всему разговору должен задавать начинающий. А я понятия не имел, чего тут от нас ожидают и каковы будут последствия для тех, кто напрягся сейчас за «редакционным» столом во главе с Михаилом Колосовым.

Я вышел на трибуну, окинул зал взглядом, понял, что никогда до сих пор сразу вместе не видел столько известных писателей «живьем», а Бондарев тем временем положил голову на ладонь упертой в стол руки, как бы выпав из чинного ряда президиума, и в таком неловком развороте приготовился слушать.

С опаской потрогал я исписанные в домашней «берлоге» страницы, колко осознал, что отступать некуда — как написалось, так написалось, — и «полетел» вниз головой к бетонному днищу предварительно осушенного «бассейна»... Хотели правду?

Вначале наступила тишина — зал понял, что будет «пролита кровь». Когда речь дошла до конкретных разборов и оценок — за столом «редакции» «Литературной России» послышались возгласы возмущения.

Я зашел на минное поле, и все с понятным любопытством принялись ждать, когда же случится публичный самоподрыв, а «бездыханное» тело вышвырнут из-за трибуны. Бондарев, так и не поменяв свою неловкую позу, продолжал с интересом вслушиваться, и по его лицу я прочитал короткую «телеграмму»: «Не дрейфь, все нормально!» Если честно, дрейфить было поздно. Но его глаза играли едва приметным весельем, и это меня бодрило.

«Старики», то есть литературные генералы, нервничали. Я «трепал» издание их товарища, Михаила Колосова, но в целом «классиков» раздражала дерзость самой тональности, в которой не чувствовалось привычной «старикам» взвешенности, умеренности оценок, никакого такого почтения к сединам. Мои симпатии были на стороне молодого писательского «призыва», я не скрывал этого, припирал к стенке конкретными примерами, публикациями, упрекая еженедельник в том, что присутствие талантливых «молодых» в «ЛР» не важная тенденция, а скорее случайность, в то время как «старики» давно сбрасывают в газету все, что не нашло места в более требовательных к качеству изданиях. А когда назвал их собрата, поэта Виктора Бокова, чуть ли не графоманом и подкрепил мнение убийственными, на мой взгляд, цитатами из опубликованных, как мне виделось, явно заказных, очевидно конъюнктурных виршей Виктора Бокова о партии, на которые «литературный молодняк» отозвался непочтительным смехом, — в зале началось движение и шум общего возбуждения. «Сорокалетние» хныкали от смеха, а «старики» посылали друг другу сигналы солидарности в «единодушном возмущении».