А как это с душой выглядит, то тут всё зависит от самого находящегося на месте президента человека, и от того, как ему на данный момент чувствуется в себе, спокойно или наоборот, беспокойно за некоторых лиц из своего и чужого окружения. Что и возвращает нас и самого Мистера президента к тому отложенному им насчёт некоторых противных ему лиц делу.
И вот и сейчас, раскладывая перед собой на столе фломастеры, Мистер президент, чья данность заключалась в том, чтобы быть всегда на людях и значит, находиться по большей части в одиночестве, сумел улучить для себя безлюдную минутку, во время которой он мог быть самим собой и заодно побыть наедине со своими мыслями, с которыми он себя чувствовал не так безлюдно и бесчеловечно (что значит последнее утверждение в данном конкретном случае, не совсем объяснимо, но чуть-чуть понимаемо), начал вместе с фломастерами перебирать в своей памяти лица некоторых вечно недовольных его президентством людей – они, конечно, вслух или через подконтрольные оппозиции СМИ, об этом не скажут, но одного президентского взгляда на их невероятно противные физиономии, достаточно Мистеру президенту, чтобы понять всё это.
Ну, а находясь наедине с самим собой, когда перед тобой никто не стоит и своим видом или мнением, что ещё хуже, не ограничивает и не закрывает твои горизонты видения, можно на время почувствовать себя самостоятельной, ни от кого независящей фигурой. Которой, конечно, итак палец в рот не ложи, откусит, а сейчас, когда и класть пальцы некому, то почему-то так и хочется всех своих врагов и недругов прямо сейчас увидеть там, где ты их всегда знаешь, где видел. Правда сейчас ты можешь всё это не скрывать под мимикой своего лица и под дипломатической вежливостью, а выразительно так, с неприкрытой ненавистью, посмотрев на своих недругов в зеркальце, вытащенное из кармана, сказать им в лицо всё то, что ты всегда о них думал и до сих пор думаешь.
– Негодяй и последний подлец вы, мистер Гилмор. – Ни капельки не покривив душой, прямо так, в лицо этому всем сердцем ненавистному Гилмору, которого он видел в отражении зеркальца, заявил Мистер президент. И судя по искривившемуся в недовольстве лицу этого Гилмора, то до него дошёл этот президентский посыл. Что президенту всё же кажется недостаточным, и он, дабы окончательно указать Гилмору на его подлейшее место, показывает тому язык. Ну а тот даже слова вымолвить в ответ не может, так он поражён увиденным.
И Мистер президент ещё хотел было поддеть Гилмору каким-нибудь острым словом, например, косвенно указать тому на его проблемы с печенью, которую он совсем не бережёт, испытывая её на крепость в кабаках, но он вдруг вспомнил, что уже не раз таким образом брал того за живое и не стал повторяться – хотя вспомнить об этом, он не отказал себе в таком удовольствии.
– Как не встречу вас генерал, то вы вечно чем-то недовольны, хмуры и всегда так напряжены. – В очередной раз наткнувшись на недовольную, полную серьёзности физиономию генерала Гилмора, Мистер президент, будучи в отличном расположении духа (его любимая команда выиграла чемпионат), на этот раз не выдержал такого диссонанса в лице Гилмора и решил не проходить мимо него. – Вы что, генерал, больны?
И хотя на лице Гилмора были все болезненные симптомы, указывающие на то, что он, как минимум, недомогает от чего-то (от ненависти к Мистеру президенту, но он этого никогда не скажет), он ни в какую не соглашается с президентом и даже ещё дерзит президенту, заявляя, что с ним всё в порядке. И понятно, что ни президент, ни все те, кто сейчас присутствует в кабинете у президента, – а это всё очень высокопоставленные и весьма дальновидные, крайних взглядов люди (сейчас все их крайние взгляды были обращены на этого, что за хамло Гилмора, посмевшего перечить самому президенту), – ни единому слову Гилмора не верят и не будут верить, а всё потому, что он сам к этому их вынуждает и заслужил в общем.
Ведь генерал Гилмор стоит во главе самой могущественной спецслужбы, и по роду своей службы и занятий, имеет отношения к таким важным секретам, что хочешь, не хочешь, а не захочешь с ним никак знаться – он наверняка о тебе уже справлялся и многое чего о тебе знает, чего бы ты не хотел, чтобы об этом кто-то ещё знал (а он, сука, знает). И спрашивается, какие с ним могут быть отношения, если ты его по-человечески спрашиваешь: «У тебя что-нибудь на меня есть?», – а он в ответ лыбится (при его-то не склонности так себя проявлять) и на своём полном серьёзе заявляет, что да!