Паладин душ

Если какой-нибудь бог и проник в её сны, то Иста, раскрыв глаза посреди ночи, об этом не помнила. Невзирая на все призраки, бередившие ей ум, тело требовало своё. Она вздохнула, спустила ноги с кровати и пошла приоткрыть тяжёлую деревянную ставню, чтобы впустить немного света. Судя по серебряному блеску ущербной луны сейчас около полуночи, решила она. Ночь была тихой и ясной. Иста нашарила под кроватью ночной горшок.

Закончив, она со звоном водворила крышку на место, нахмурилась тому, каким громким показался этот звук в окружающей тишине, и задвинула ёмкость обратно. Иста вернулась к окну, собираясь закрыть ставни.

Шорох крадущихся шагов послышался со двора, а потом быстро метнулся вверх по ступеням. Иста задержала дыхание, глядя через металлический узор решётки. Снова Катти, вся в мягких, словно светящихся шелках, точно вода, обтекающих её тело в такт его движениям в свете луны. Девчонка так может простудиться.

В этот раз у неё не было в руках кувшина с козьим молоком. С ней даже не было свечи. Иста не могла разглядеть, прижимала ли она к груди какой-то крошечный, но гораздо более опасный пузырёк, или просто придерживала лёгкое платье.

Марчесса тихо приоткрыла дверь в комнату лорда Иллвина и исчезла внутри.

Иста стояла у окна и смотрела в темноту, вцепившись руками в холодную металлическую листву.

Хорошо. Ты победил. Я больше не выдержу.

Скрежеща зубами, Иста порылась в своей одежде, теперь аккуратно развешанной по крючкам вдоль стены, вытащила чёрный шёлковый халат и накинула его поверх бледной ночной рубашки. Ей не хотелось будить Лисе, в потёмках пробираясь через внешнюю комнату к двери. А окно открывается? Сначала она не была уверена, что железный прут, придерживающий решётку, удастся вытащить из каменного паза, но после некоторых усилий он поддался. Решётка распахнулась наружу. Иста подтянулась к подоконнику и перекинула через него ноги.

Босые ступни рейны создавали меньше шума, скользя по доскам галереи, чем туфельки Катти. Заметив, что под дверью тёмной комнаты напротив не появилась полоска оранжевого света, Иста совсем не удивилась, обнаружив, что внутренние ставни окна Иллвина тоже открыты навстречу лунному свету. Но для Исты, прижавшейся к краю извилистых металлических лоз, увивающих окно, Катти была лишь едва различимой тенью, двигающейся среди ещё более тёмных теней, шорохом, дыханием, скрипом досок, слабее мышиного писка.

Отметина на лбу Исты горела, как свежий ожог.

Темно, хоть глаз выколи. Я хочу видеть.

Внутри комнаты затрещала ткань.

Иста сглотнула, или по крайней мере попыталась. И стала молиться на свой лад: возносить молитвы в ярости — точно также, как это делают это в песне или труде. Если молитвы идут от сердца, утверждали служители, боги их обязательно услышат. А сердце Исты кипело.

Я отказалась от зрения, как от внутреннего, так и от внешнего. Я не младенец, не девственница, не скромная жена, страшащаяся оскорбить. Мои глаза не принадлежат никому, кроме меня. Если у меня не хватит смелости смотреть на мир, добрый или злой, прекрасный или уродливый, любым зрением сейчас, то когда ещё? Уже слишком поздно для невинности. Моя единственная надежда — болезненное утешение мудрости. Которая может перерасти знание.

Дай мне истинные глаза. Я хочу увидеть. Я должна знать.

Господин Бастард. Да будет проклято твоё имя.

Открой мне глаза.

Боль во лбу вспыхнула, а затем исчезла.

Сначала она увидела пару старых призраков, витающих в воздухе: не любопытных, ведь такие угасшие холодные духи уже не испытывали эмоций, а слетевшихся, словно мотыльки на свет. Потом руки Катти, нетерпеливо отмахивающиеся от них, словно от надоедливых насекомых.

Она тоже их видит.

Иста отложила обдумывание этого факта на потом, потому что перед её глазами возник тот молочный огонь, который она видела во сне. Иллвин был источником этого белого свечения, которое бежало вдоль его тела, как горящее масло. Катти была гораздо темнее, плотнее, но постепенно её лицо, тело, руки обрели форму и чёткость. Она стояла у дальнего края кровати Иллвина, и нить белого огня бежала сквозь её согнутые пальцы. Иста повернула голову, чтобы проследить за этой нитью, которая выходила за дверь, пересекала двор. Было отчётливо видно, что текучее движение идёт прочь, вовне, а не к фигуре, распростёртой на кровати.