Палач, сын палача

Когда костер отпылал, букетик на плече Клауса сделался совершенно черным, а его бархатный камзол, плащ и волосы насквозь пропахли гарью и запахом сгоревшей человеческой плоти. Приметив юношу и понимая, что в таком состоянии он не должен оставаться один, жена местного палача пригласила его в дом, где Клаус смог умыться и немного собраться с мыслями.

Когда спустя час домой явился сам палач, Клаус попросил его продать что-нибудь из вещей казненной, так как, согласно закону, все вещи Клер должны были перейти в личную собственность казнившего ее палача. Тот покопался в сундуке, вытащив оттуда ладанку, в которой ничего не было. Должно быть, хранившаяся там святыня потерялась во время взятия Клер или была похищена кем-нибудь из следователей, считавших, что в амулете ведьмы сокрыта магическая сила.

Не было никакой гарантии того, что эта вещь когда-либо принадлежала Клер, но Клаус горячо поблагодарил за оказанную ему милость, низко поклонившись палачу и его жене.

Рассматривая ладанку, Клаус попросил палача продать ему немного пепла оставшегося от сожженной.

Этот пепел затем был положен в ладанку, которую Клаус носил у сердца всю свою жизнь.

* * *

Повесив талисман на шею, Клаус высыпал из кошелька все свои деньги, желая отблагодарить палача за помощь, но тот взял лишь положенное ему, покормив юношу и пожелав ему скорее возвращаться к родителям.

Но вместо того, чтобы вернуться к отцу в Ортенау, Клаус прямехонько направился в деревеньку под Оффенбургом, где нашла себе приют семья Филиппа Баура.

Едва увидев грузную фигуру бывшего второго палача Оффенбурга, Клаус сразу же направился к нему и без лишних проволочек попросил бывшего палача помочь ему в одном важном деле. Дело было секретным, поэтому, отдав распоряжение служанкам собрать на стол, Филипп пригласил Клауса в свою комнату, где юный Миллер попросил Филиппа нанести ему какое-нибудь увечье, после которого он не смог бы сделаться палачом, продолжая семейную традицию. После смерти Клер сама мысль находиться близ тюрем и судов, а тем более пытать кого-либо казалась ему кощунственной.

Выслушав юношу, Филипп долго не мог придти в себя. Да, он мог искалечить Клауса. Мог сделать так, что его рука отсохла бы или ноги перестали ходить. Но он слишком боялся Петера Миллера, человека не раз приходившего ему на помощь, Миллера, которому бы не понравилось, если бы Филипп сделал что-нибудь против жизни или здоровья его единственного сына.

Поэтому Филипп отказался, пригласив Клауса пожить у него какое-то время, что тот, в конце концов, и сделал.

Отдых дал свои результаты, и постепенно Клаус немного успокоился, отходя душой рядом с озорными внуками старого палача и его уже начавшей приходить в себя дочерью.

Пряча свою остриженную головку от любопытных глаз, Эльза носила чепец с кружевами, который она надвигала на самые брови. Пока с лица не сошли синяки, она не выходила из дома, ссылаясь на нездоровье.

В их доме прислуживали две девушки, которые делали всю работу по хозяйству и помогали Эльзе с детьми. Поначалу Клаус удивился, как это Филипп Баур пригласил в дом прислугу, которая может выболтать, что у хозяйки нет волос и все тело в синяках и ожогах, но потом, приглядевшись, понял, что эти женщины тоже не отличались особо длинными волосами и наличием всех пальцев. Опасности не было, так как этих женщин в услужение к Бауру предоставил орден Справедливости и Милосердия. А значит им самим было что скрывать, и они не стали бы доносить на дающую им кров и хлеб Эльзу.

Пожив у Баура с месяц и послушав постоянные разговоры о деяниях ордена и лично отряда Филиппа, Клаус согласился, наконец, написать отцу и пойти служить в орден под началом Баура, мстя за погибшую девушку.

Глава 16

Если осужденный принадлежит к духовному сану, то прежде чем передать его светской власти для последнего наказания, его лишают духовного сана.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

После замечательно проведенной операции с арестом кардинала Олеариуса Мартесона Бауру и его ребятам было поручено сделать то же самое с большими любителями водной пробы Эдвардом Иленшфельдтом и Карлом Альбертом Кольреном, уже много лет промышляющими в Ортенау. В то время как Миллер решил заняться непосредственно их покровителем графом Альбертом Годельшаль, приходящимся двоюродным племянником сюзерена Ортенау.

На самом деле Филипп Баур всячески пыжился перед Миллером, уверяя его, что лучше Петера справится с похотливым сеньором, но на этот раз Миллер был непреклонен, так как считал делом чести избавить мир от сластолюбивого графа.

Это было действительно серьезное и опасное дело, так как, если за известных ученых Иленшфельдта и Кольрена могла заступиться ученая братия, близкий родственник герцога Годельшаль, был еще более трудной добычей.