Палач, сын палача

Если при этом допросе выявились улики ее колдовского искусства в виде упорного умалчивания правды или в виде отсутствия слез, или в виде нечувствительности при пытке, сопровождаемой скорым и полным восстановлением сил, то тогда судья прибегает к различным, в свое время указанным уловкам, чтобы узнать правду. Если несмотря на все ухищрения, обвиняемая продолжает запираться, то ее ни в коем случае нельзя выпускать на свободу. Ее следует держать в грязи камеры и в мучениях заключения по крайней мере один год, очень часто допрашивая, и в особенности в праздничные дни.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

Себастьян фон Канн сидел в крохотной одиночной камере с окошком, за которым было видно голое почерневшее от частых дождей дерево. На этом дереве любили сидеть вороны, по три на ветке, так что фон Канн, насчитав их в свой первый день ровно девять штук, теперь мог констатировать, что число пернатых не уменьшалось и не увеличивалось день ото дня.

Вороны сидели на ветках, зорко вглядываясь в крохотные зарешеченные окошки тюрьмы, точно птичьи глаза могли видеть, что происходит в темных камерах и не менее темных душах пленников.

После птицы шумно обсуждали увиденное и услышанное, споря и время от времени даже возбужденно махая крыльями, взлетая и тут же возвращаясь на свое раз и навсегда избранное место.

Когда приходило время, вороны спали на тех же ветках, которые занимали днем, цепко обхватывая ветки своими крепкими пальцами с кривыми черными когтями. Иногда их сгонял тюремный сторож, иногда сами птицы вдруг снимались с дерева, улетая по своим птичьим делам. Но потом возвращались, чтобы снова занять свои места.

Однажды утром Себастьян фон Канн поднялся от птичьего крика. Подойдя к окну, он первым делом увидел кружащихся вокруг дерева ворон и, приглядевшись, понял, в чем дело. Одна из ворон не проснулась, спокойно умерев во сне, в то время как ее лапки, по всей видимости, окоченели и продолжали как ни в чем не бывало удерживать мертвое тело на ветке.

Догадавшиеся о произошедшем птицы начали сталкивать покойницу с дерева, тыча в нее клювами, но ничего не получилось, мертвая птица упорно продолжала торчать на ветке. Тогда птицы предприняли новый маневр, они отлетали в сторону и затем неслись на покойницу, чтобы столкнуть ее своими телами. Это привело к тому, что мертвая ворона покосилась в бок и застыла параллельно земле.

К полудню тюремные жители из своих окон могли наблюдать любопытнейшее зрелище – девять сидящих на дереве ворон, из которых восемь сидели ровно, а девятая держалась за ветку, вися в скособоченном положении.

Вечером птицы долго не могли заставить себя заснуть, снова и снова атакуя покойницу.

Утром, выглянув из окна, Себастьян фон Канн чуть было не закричал, пораженный увиденным. Мертвая ворона висела вверх ногами, с упорством статуи держась за ветку мертвыми когтями и пальцами, в то время как ее уже должно быть отчаявшиеся товарки сидели прямо, тихо переговариваясь друг с другом.

После обеда местный сторож не выдержал и начал кидать в перевернутую ворону камнями, пытаясь скинуть ее с дерева, но и у него ничего не получилось.

Мертвая птица провисела на своей ветке еще три дня, после чего вдруг самопроизвольно свалилась к ногам проходящего через тюремный дворик невысокого человека в черном камзоле и в аккуратном парике, за которым следовал светловолосый мальчик в теплой короткой курточке и шерстяных панталонах. В руках Петер Миллер нес сундучок с палаческими приспособлениями, а его сын Клаус – узел с едой и вином, который завернула для них и фон Канна Грета.

Не смотря на то, что Себастьян фон Канн знал о приезде Миллера и где-то даже был рад, что хозяин Ортенау догадался вызвать именно его, при мысли о пытках сердце его ушло в пятки, а на лбу выступил холодный пот. Дело в том, что мудрый верховный судья Оффенбурга и неуловимый гроссмейстер ордена Справедливости и Милосердия больше всего на свете боялся боли.

Он не терпел боль ни в каких ее проявлениях и впадал в отчаяние при первых симптомах появления зубной боли. Но не собственные страдания на самом деле страшили некогда всесильного гроссмейстера, а единственно то, что под пыткой он мог выдать секреты своего ордена, имена и местонахождение спасенных из-под следствия людей. Это не давало ему покоя, заставляя просить у бога скорой, но, по возможности, безболезненной смерти.