Палач, скрипачка и дракон

Но все на свете когда-нибудь кончается — вышел срок и проповеди Фабиано. Ламберто обежал собравшихся с ящиком для пожертвований — так же, как когда-то бегала с шапкой маленькая Энрика, пока ее родители играли — иногда вдвоем, иногда с маленьким оркестром — на сцене далекого городка, ставшего расплывчатым сновидением. Сегодня она отвернулась от Ламберто, хотя мама убедила ее взять немного мелочишки. За что платить? Сыграл прескучно, речь — того хуже. Не за молитвы же, в самом деле.

Лиза бросила в ящик все, что смогла выискать в карманах — не так уж много, пять-шесть мелких монеток. Ламберто даже кивнуть не удосужился — побежал дальше, к тем, кто побогаче.

Наконец, Фабиано позволил горожанам разойтись.

— Пусть остаются девушки, коим в нынешнем году исполнилось восемнадцать лет, — добавил он, как будто без него о том не знали.

Когда толчея рассеялась, Энрика вновь увидела Рокко. Тот знаками показал, что подождет снаружи, и Энрике ничего не оставалось, кроме как кивнуть и вымучить улыбку.

Но вот ушел и Рокко. Ламберто тоже куда-то запропастился, лишь Фабиано, заложив руки за спину, стоял рядом с кафедрой. Энрика и Лиза подошли к алтарю, где переминались с ноги на ногу семь-восемь их ровесниц. Двоих Энрика знала, трех иногда видела, остальные, кажется, вовсе на глаза раньше не попадались. Фабиано окинул всех тяжелым взглядом.

— Итак. Сегодня каждая из вас выбирает судьбу. Это значит, что утром вы либо отправляетесь в работный дом учиться мастерству и трудиться во славу Дио, либо берете на себя тяжкое бремя монастырского служения. Увы, такова женская природа — ленность порождает разврат, а разврат ведет в лапы Диаскола. Вирту — благочестивый городок, и потому здесь не будет незамужних дам, достигших возраста зрелости. — Фабиано протянул к кафедре руку и взял плоскую коробочку. Открыл ее, никому не показывая содержимого, и снова поднял взгляд на притихших девушек.

— Амбра Висеконте, — провозгласил он. — Каков твой выбор?

Низенькая худая девушка, которая выглядела едва на пятнадцать, став центром внимания, как будто еще уменьшилась.

— Работный дом, — пролепетала она.

Склонив голову, Фабиано достал из коробочки белую просвирку и, величественно склонившись, положил в руки Амбры.

— Рита Маэстри?

— Работный дом, синьор.

Еще одна белая просвирка.

— Мелисса Трапанезе?

— Работный дом!

После пятого «работного дома» Фабиано начал хмуриться.

— Барбара ДиМарко! Отчего ты не желаешь пойти в монастырь?

— Дио так суров, — беззаботно отозвалась самая полная из присутствующих. — А я так слаба духом, что, боюсь, не сумею должным образом служить ему.

Фабиано как будто о чем-то задумался, глядя на Барбару, которая отвечала ему честным и прямым взглядом. Наконец, пробормотав «н-да», он протянул девушке белый хлебец.

«Что если он меня про монастырь спросит? — подумала Энрика. — Надо бы ответить что-нибудь этакое. Чтобы и самой посмеяться, и ему повода не дать…»

— Энрика Маззарини! — Оклик вырвал ее из раздумий. Взгляд Фабиано пронзал насквозь, но Энрика собрала в кулак волю и выдержала. — Твой выбор?

Она уже видела белую просвирку, показавшуюся из коробочки. Может, лучше так? Жизнь в работном доме она себе прекрасно представляла: подъем до рассвета, скромный завтрак, а потом — шить, стирать, гладить — куда приставят. До обеда. И снова. Один час перед сном свободный. А что будет, когда она станет жить с Гиацинто? Пустота, ничего даже вообразить нельзя.

— Энрика Маззарини! — Фабиано повысил голос. — Твой выбор — работный дом или, — он усмехнулся, — монастырь?

Белая просвирка поднялась еще выше. Энрика заставила себя поднять от нее взгляд к обвисшим щекам Фабиано. И, глядя в эти щеки, сказала:

— Я выхожу замуж.

Рука с просвиркой дрогнула. На Энрику обернулись все, кроме Лизы, которая стояла, сложив руки и опустив голову, — будто молилась за нее.

— Замуж, — повторил Фабиано. — Ты уверена? Я должен напомнить: времени у тебя до полуночи.

— Я знаю ваши законы, синьор, — отозвалась Энрика.

— Законы Дио, — поправил Фабиано.

— Законы Дио записывают люди, которым нравится писать законы, синьор. К сожалению, он не может донести их иначе.

Фабиано закрыл глаза, тяжело вздохнул, и просвирка вернулась в коробочку.

— Пусть будет так, Энрика Маззарини. Но помни: до полуночи у тебя есть время. До полуночи я нахожусь здесь, молясь за каждого жителя Вирту. Тебе достаточно будет войти и объявить о своем решении.

— Благодарю за трогательную заботу, — холодно ответила Энрика. — Но даже если я не успею — что с того? Меня схватит стража и потребует, чтобы я сделала выбор.

— Да. Если ты не оступишься — так и будет.

Энрика хотела спросить, что он имеет в виду, потому что слишком уж грязно прозвучал намек — так грязно, что о нем даже думать не хотелось. Но время Энрики закончилось.

— Лиза Руффини! — провозгласил Фабиано. — Каков твой выбор?

— Монастырь, синьор, — тихо сказала Лиза.

Ей досталась черная просвирка и улыбка Фабиано.

* * *