Палач, скрипачка и дракон

— Синьор учитель, — вздохнул Рокко, подходя к шкафу. — Может, не надо? В вашем-то возрасте…

— Молчать! — Колдун распрямился и ткнул пальцем в грудь Рокко. — Не тебе, сопляку безмозглому, меня жизни учить! Я весь год спину гну, на мне одном весь город держится! А ты у меня и последнюю радость отобрать норовишь? Нет уж, все! У меня каникулы. Давай, помогай.

Они уперлись в шкаф вместе, поволокли, попутно распинывая книги и травы, освобождая путь.

— Я ж о вас беспокоюсь, — прохрипел Рокко. — А ну как сердце не выдержит? Ванесса со своим хахалем все хозяйство к рукам приберут, а меня на мороз вышвырнут.

— Обо мне он беспокоится! — фыркнул колдун. — Мое сердце еще поколотится.

— А за кого она собралась-то?

— А не все равно? Собралась — пусть выходит, куда глаза глядят. Мне уж за ней не с руки бегать, пеленки менять. Девка взрослая, разберется. А ты чего такой смурной пришел? С Ламберто закусился?

Шкаф тем временем вытащили на середину комнаты и остановились, переводя дыхание. За шкафом в стене — непрозрачное стекло, будто окошко куда-то в темноту. Над стеклом надпись: «Разбить, когда все надоело». Как-то раз Рокко спросил колдуна, что будет, если стекло разбить, и получил ответ: «Что-что! Книгу Дио не читал, что ли? Конец света будет. Вот и моли меня, чтоб мне все не надоело».

— Не, — отмахнулся Рокко. — Про другое… Тоже думаю, жениться, что ль…

— Да кому ты, дурак, нужен? — удивился Аргенто. — Ты ж колдовать-то путем не умеешь, бестолочь. Женилку отрастил, что ли?

— Есть мальца, — признал Рокко. — Да Рике сегодня восемнадцать. Мимо шел — стоит, скрипку мучает. Аж до печенок пробрало — будто в последний раз. В монастырь ведь она точно не пойдет, только в работный дом и остается. А тут — я, спаситель…

Колдун расхохотался до слез и долго не мог говорить — только головой тряс. Рокко, нимало не обижаясь, нашел на столе зачерствевший оладушек и принялся его грызть. Судя по тому, как рано ускакала Ванесса, завтрака не видать.

— Спаситель, глянь! — простонал, вытирая глаза, Аргенто. — Выбрось дурь из башки, не тебе она достанется.

Колдун прошел к полке, открыл коробочку, помеченную странным знаком, и достал из нее мешочек.

— На! — бросил мешочек Рокко. — Тащи в церковь, пока у них служба не началась. Потом вернешься — прибери тут, пентаграмму нарисуй — чтоб к вечеру готово было! — и начинай состав мешать. Воду-то принес из церкви? А, вот, вижу, молодец, хоть тут ума хватило.

— Прибраться? — уныло переспросил Рокко, разглядывая бардак, копившийся на полу целый год. — Но Ванесса…

— Ванессу видишь? Не видишь. Вот и я не вижу. Так что давай, впрягайся, коник, а то я тебе лицензию и вовсе никогда не выпишу.

«А то ты мне ее выпишешь когда-нибудь, — подумал Рокко, отвернувшись. — Сколько на тебя ни паши — а все „лодырь“, да „бездарность“… И толку от того, что я весь день буду здесь мусор убирать, да состав от похмелья готовить? С этим любой дурак бы управился, а я…»

Подзатыльник прервал унылый ток мыслей Рокко.

— За что?! — завопил он.

— Неча про меня всякие пакости думать с кислой рожей! — потряс пальцем колдун. — Думаешь пакость — рожу веселую делай. Пакостить — эт весело должно быть. И Энрику свою — забудь, я сказал. Не про тебя она цветет и пахнет, тебе другая достанется.

— А какая? — заинтересовался Рокко. Он смахнул со стола на пол несколько пустых склянок и уселся на их место, подбрасывая мешочек с порошком.

— Тебе скажи — ты, дурак, все испоганишь сию секунду. Терпи, ожидай, недолго уж. И с порошком поосторожней, бестолочь! Этот рассыплешь — у меня на два раза всего осталось.

Представив, что будет, если на второй раз порошка не хватит, Рокко мигом посерьезнел и убрал мешочек во внутренний карман. Нехотя сполз со стола. Да уж, хорош праздник — два раза за утро в церковь сходить, два раза Ламберто увидеть. Это ж в какой еще день столько радости привалит!

Колдун, увлекшийся проверкой содержимого баночек на полках, повернулся и, сдвинув брови, посмотрел на Рокко.

— Чего-то ты совсем скис. Подбодрить, что ли?

— Да… Праздника охота, как всем людям, — вздохнул Рокко. — А мне что? Опять тут вламывать до поздней ночи, а ночью Фабиано гуляния запретил. Вот и всей радости, что завтра отоспаться можно… А, нет, нельзя, — пьянчуг отпаивать придется.

Аргенто неожиданно позволил своему вечно хищному и злобному лицу смягчиться. Он подошел к Рокко, положил руку ему на плечо и даже сделал было движение обнять, но спохватился, что это уж слишком.

— Праздник, Рокко, это когда все дела сделал и сам собой доволен. Тогда — хоть пьяный в церкви валяйся, с балалайкой в обнимку. А ты собой доволен?

Рокко опустил голову и вздохнул.

— То-то же. Праздник ему подавай. Куда все стадо — туда и он. Я тебя из этого стада вытащил — ты мне даже спасибо не сказал ни разу, все только зубами скрипишь, волчонок ты этакий. Жениться еще придумал, от скуки, из вредности ли.

— Хоть попробую! — вскинулся Рокко. — Сами ведь говорите — из стада меня вытащили. Что ж я, как корова, каждого пинка слушаться должен? Моя жизнь, мне и пытаться. Нет — так нет, не помру.