Пакт

Филимонов тяжело дышал, запинался, говорил слишком быстро и слишком долго. Аспирант пил и страдал по утрам похмельем. Карл Рихардович ответил, что придет через полчаса, но аспирант как будто не услышал, продолжал тарабанить:

– Срочно, товарищ Штерн, экстренный случай, поторопитесь быстрее, товарищ Штерн, государственной важности.

– Через полчаса, – повторил доктор и бросил трубку.

Вызов был неожиданный и не имел никакого смысла, доктор и так собирался идти в пряничный домик, в последнее время он бывал там ежедневно. Зеркальный уродец уже не появлялся каждое утро, давал небольшие передышки. Но сегодня возник и заговорил необыкновенно бодро, энергично, словно успел отдохнуть, набраться сил:

– Поздравляю, герр доктор, ты стал незаменимым, без тебя не могут обойтись. Они без тебя, а ты без них. Наконец ты освободился от сантиментов и научился рассуждать здраво. Чем научная работа в «Лаборатории Х» отличается от прочих медицинских исследований? Наука требует жертв. Любое новое лекарство должно пройти стадию испытаний, не только на животных, но и на людях. Ты можешь возразить: одно дело, когда это лекарство и цель эксперимента – лечение болезней, и совсем другое, когда это яд и цель – убийство. Но разве цель оправдывает средства? Каждое лекарство может стать ядом, и каждый яд лекарством. Где граница? И почему бы тебе самому не продегустировать продукцию товарища Майрановского?

Предложение звучало соблазнительно, пожалуй, слишком соблазнительно, чтобы отнестись к нему всерьез. Зачем отнимать у палачей их работу? Каждый должен заниматься своим делом. Доктор не сомневался, рано или поздно товарищи из НКВД его прикончат.

Он часто вспоминал слова молодого итальянца Джованни Касолли, который не дал ему прыгнуть за борт и утонуть в Балтийском море холодной осенней ночью 1934 года:

«Вы хотите избавиться от боли, я понимаю, но, поверьте, это самый неподходящий способ из всех возможных. Вы просто заберете ее с собой, и она будет мучить вас вечно».

Итальянец, шпион, приятель Бруно наверняка много врал, как положено шпиону. Однако те его слова не были ложью хотя бы потому, что истина никому не известна. Это вопрос веры и чувства. Доктор верил и чувствовал, что если однажды не выдержит, последует совету зеркального жителя, придется забрать с собой уже не только боль. Багаж окажется куда тяжелее, чем мог быть тогда, осенью 1934-го.

Карл Рихардович медленно шел сквозь мягкий утренний снегопад, до бетонного забора осталось меньше ста шагов. Всякий раз, когда он нырял в узкий проход между забором и глухой стеной соседнего дома, наваливалась лютая тоска. Рука наливалась свинцом, немели пальцы, требовалось неимоверное усилие, чтобы поднять ее, дотянуться до кнопки звонка у калитки. В голове оглушительно хихикал зеркальный житель:

– Наука требует жертв, работа есть работа, действуйте согласно инструкции, во имя великой цели, следуйте неуклонно генеральной ленинско-сталинской линии партии большевиков! Добро пожаловать в ад, дорогой коллега!

Но стоило подняться на второй этаж, войти в лазарет, зеркальный житель затыкался. Над умывальником висело зеркало, в котором злобный старикашка почему-то никогда не возникал.

Доктор обрабатывал раны, менял повязки, ставил капельницы, кормил, мыл, выносил судна, выдумывал очередное вранье, чтобы подольше продержать у себя больных, писал липовые наукообразные отчеты для руководства ИНО. Удивительно, как до сих пор никто не заподозрил подвох, не догадался, чем занимается в своем лазарете доктор Штерн?

Санитары, приставленные к нему в помощь, резались в карты или валялись пьяные. Аспирант Филимонов туго соображал с похмелья. Майрановский пил лишь за компанию, очень умеренно, алкоголь на него не действовал. Он был тяжелый наркоман, просто вместо морфия и кокаина употреблял человеческие мучения, наркотик, самый сильный из всех существующих.

Обитатели пряничного домика слабели и угасали очень быстро, каждый по-своему. Ассистент Майрановского, студент-биолог Терентьев принял дозу цианистого калия, предназначенную очередному подопытному смертнику. Санитар из заключенных Вейншток, фельдшер по образованию, живший при лаборатории, допился до белой горячки и повесился.

Майрановский со своими подручными замучил и убил множество людей, но призраки убитых никогда не являлись убийцам. Зато их постоянно беспокоили призраки тех, кто работал в их команде и покончил с собой. Когда хлопали двери, дымили печи, скрипели половицы, обитатели пряничного домика обсуждали, кто на этот раз шалит, Терентьев или Вейншток. Кузьма, аспирант Филимонов, сам Майрановский, яростный материалист, не сомневались, что их бывшие товарищи-самоубийцы слоняются по дому, портят электропроводку и лабораторное оборудование. Терентьев таскает опытные препараты, Вейншток покушается на веревки, провода, рвет простыни.

«А что, если весь персонал во главе с Майрановским окончательно свихнулся? – подумал доктор. – Бегают по комнатам, ловят привидений. Филимонов пришел утром, испугался, решил вызвать психиатра, вот и позвонил мне».