– Голос был какой? – спросил папа.
– Довольно низкий, спокойный. Нет-нет, без грузинского акцента. Это не сам больной говорил, кто-то другой, рядом с ним. А он молчал. Лица его я так и не увидела, голоса не услышала. В общем, пришлось мне вскрывать этот нарыв. Возилась долго, очень много гноя вышло. Когда закончила, меня вывели в кафельный коридор, продержали еще около часа. Потом снова завязали глаза, усадили в машину. Даже не спрашивали, куда везти, знали домашний адрес. Повязку сняли где-то на Арбате.
– Чья же это была нога? – спросил Вася.
– Понятия не имею, – мама поднялась, поправила юбку. – Все, я приму душ и посплю.
Вечером Вася валялся на кровати, читал Фенимора Купера. В комнате родителей было тихо. Маша подошла к брату, чмокнула его в щеку. Он сердито дернул головой, чиркнул пальцами по щеке, смахивая поцелуй.
– Все еще дуешься? – спросила Маша.
– Отстань!
– Ну и пожалуйста, – она пожала плечами, вернулась к станку.
Минут через десять он прошептал:
– Машка!
Она сделала вид, что не услышала. Он позвал еще раз.
– Отстань! – она выгнулась дугой назад. – Ты же не желаешь со мной разговаривать!
Брат поднялся с кровати, подошел к ней, встал рядом.
– Хочешь, скажу, почему я нервный?
Маша выпрямилась, повернулась к нему, взяла за плечи, увидела, что глаза у него мокрые, губы кривятся и дрожат.
– Машка, я боюсь, – он пробормотал это очень быстро, на одном дыхании, и громко шмыгнул носом.
– Что за глупости? Мама вернулась, ничего страшного не случилось, наоборот, она помогла кому-то очень важному, ее станут ценить и уважать еще больше.
– Все равно боюсь, мама видела сросшиеся пальцы, – прошептал Вася.
– Ну-ну, не выдумывай, уж в этом нет совершенно ничего страшного. Мама врач, она много видит разных болезней, и чем же какие-то пальцы на чьей-то волосатой ноге так тебя напугали?
– Не знаю, сам не понимаю… страшно… – он смотрел на нее снизу вверх мокрыми глазами, шмыгал носом, кривил губы, ждал ответа.
Она обняла его и прошептала на ухо:
Глава семнадцатая
На завтраке у матушки баронессы Габи сидела понурившись, не притронулась к еде.
– Что с тобой, детка? – спросила матушка.
– Все в порядке, фрау фон Блефф.
– Почему такой официальный тон? Мы же договорились, ты должна обращаться ко мне «Гертруда», – обиженно напомнила матушка.
– Все в порядке, Гертруда.
Горничная-гестаповка была уволена, шатавшийся зуб Путци спасен личным стоматологом баронессы. Франс заверил Габи, что мама признала свою ошибку и такое больше никогда не повторится.
Габи явилась на завтрак с чистым, ненакрашенным лицом, гладко зачесанными, стянутыми в узел волосами. Без пудры, румян и губной помады она выглядела как выпускница закрытого монастырского пансиона для девочек. Серое платье, круглый отложной воротничок и батистовый мешочек с вязанием завершали этот строгий образ.
Когда перешли из столовой в гостиную, Габи села в уголок и принялась вязать.
– Ты такая бледная сегодня. Тебе нездоровится? – матушка подняла ее лицо за подбородок и заглянула в глаза.
– Благодарю вас, Гертруда, вы очень добры, – Габи отвела взгляд, тяжело вздохнула, шмыгнула носом и продолжила двигать спицами.
– Франс, в чем дело? – тревожно прошептала баронесса.
– Габи необычайно ранима, все принимает близко к сердцу, – шепотом объяснил Франс.
– Позволь спросить, что именно она принимает близко к сердцу? Я не понимаю! – в голосе баронессы уже звучали высокие истерические нотки. – Софи-Луиза явится с минуты на минуту.
Софи-Луиза Рондорфф, младшая сестра баронессы, приехала из Цюриха специально, чтобы познакомиться с невестой Франса.
Унылый вид Габи выводил матушку из себя, она желала предъявить сестре двух счастливых влюбленных, воркующих голубков, как показывают в кинематографе.
– Детка, взбодрись, – баронесса нервно взглянула на часы. – Объясни, чем ты недовольна?
Габи всхлипнула и прошептала:
– Мне страшно.
– Страшно? Чего же ты боишься?
– Я боюсь потерять вашу доброту, ваше доверие и любовь Франса, ведь это все, что у меня есть, и вдруг оказывается, это так хрупко, любая ничтожная горничная может оклеветать меня, несколькими злобными словами разрушить мое счастье, мою жизнь, – Габи зарыдала, тихо и трогательно.
– Вот, мама, чего ты добилась! – Франс встал и направился к двери. – Я встречу тетю, попытаюсь ее задержать.
– Да, милый, пожалуйста, отведи Софи-Луизу в зимний сад, покажи, как распустились дамасские розы… Ну, ну, моя дорогая девочка, ты же знаешь, я выгнала эту мерзавку горничную, – баронесса погладила Габи по волосам и чмокнула в пробор. – Успокойся, у тебя покраснеют глаза.
– Они и так красные, я не спала несколько ночей, сердце разрывалось от отчаяния, вы для меня больше чем мать, вы идеал женщины, ваше благородство, великодушие…