Падение в реку Карцер

Ползая уже по каминной полке, я заметил, что ко мне снова приблизился силуэт Виктора. Похоже, он наблюдал за мной все это время, а я почти не мог его видеть. Вдруг я ощутил себя абсолютно беззащитным перед его гигантской фигурой. Он мог раздавить меня одним пальцем, если пожелает. Или поиздеваться надо мной – методично оторвать лапы и посмотреть, как я корчусь в предсмертных муках. Так же, как я поиздевался над назойливой мухой когда-то в детстве. Я до сих пор испытываю стыд, когда это вспоминаю.

Я сидел на кухне и читал книгу, а муха не давала мне покоя. Садилась то на руки, то на ноги, то на голову. Я бесился, отмахивался, пытался ее прихлопнуть, но она была слишком проворной. Возможно, перед этим произошло какое-то событие, из-за которого во мне накопилось много ярости, я уже не помню. Но она меня так достала, что я твердо решил расквитаться с ней и сделал это самым ужасным образом. Я не планировал что-то конкретное, все последующее случилось по некому мрачному наитию.

Мне все же удалось ее слегка прихлопнуть, но муха выжила. Правда, уже не могла взлететь и оглушенная еле ползла. Тогда я достал скальпель из тумбочки с медикаментами и стал отрезать ей лапы у самого основания. Отрезав несколько, я приблизил к ней лицо и наблюдал за ее мучениями. Жаль, что в ее глазах ничего не читалось, то были лишь мутные красные шарики в крошечной голове. Затем я осторожно взял ее за туловище и медленно оторвал крылышки, сначала одно, потом другое. И смотрел за корчей этого несчастно огрызка. После мне этого показалось мало, и я решил отрезать ей кусок тела сзади. Но скальпель оказался не таким острым и мне удалось только придавить его в том месте. Однако муха оставалась жива. Она продолжала двигаться и даже пыталась ползти на оставшихся лапах. А я не сводил с нее глаз. То была первобытная жестокость, вырвавшаяся из самых темных глубин моей сущности. Я купался в ней, был опьянен ею.

Потом мне еще хватило ума показать это маме. Кажется, я так сказал:

– Меня эта муха достала. Посмотри, что я с ней сделал.

При этом мне было весело, как на аттракционе. У мамы имелось чувство юмора, она не раз смеялась с моих дурачеств, наверно, на это я и рассчитывал. Но, когда она увидела результат моих трудов – бескрылую, почти безлапую, с придавленным туловищем муху, которая все еще шевелилась – то пришла в ужас. И стала вычитывать меня, мол, если достала, тогда убей, но нельзя так издеваться даже над насекомым. От ее слов весь мой жестокий азарт спал, словно пелена, мешавшая разглядеть суть происходящего. Веселость мигом улетучилась, сменившись стыдом, уколовшим в самое сердце. Я почувствовал себя неполноценным, будто сам лишился конечностей.

Мама еще сказала такую фразу:

– Ты бы лучше дал сдачи Андрею, когда он тебя обижает. А ты вместо это прячешься дома… И мучаешь бедное насекомое.

Андрей – это был мой одногодка со двора. Не столько крупный, сколько наглый и бойкий. В тот период отношения у нас не заладились, и я часто становился объектом его необузданной агрессии.

Я окончательно раздавил муху, чтобы избавить ее от страданий, и выкинул в окно. Но еще долго меня не покидал едкий стыд за мрачное стремление причинять боль, вырвавшееся изнутри и на несколько минут поглотившее меня целиком.

А вдруг я поплачусь за это прямо сейчас, и Виктор будет издеваться надо мной? Что, если это и есть цель эксперимента – заставить людей расплачиваться за свои проступки перед смертью?

От этих мыслей, проносившихся в моей муравьиной голове, я стал бегать вокруг себя, не зная, куда деваться. Потом забежал в уходящую ввысь прорезь, за толстый барьер, ограждающий меня от гигантского силуэта, маячащего вдали. Там остановился и почувствовал, что это абсурд. Но я не мог объяснить себе – почему, мозг в очередной раз отказывался анализировать. Я пытался сформировать причину – все тщетно. Но чувство никуда не девалось, и я успокоился. По крайней мере, по отношению к этой проблеме.

Теперь меня волновала слабая работа мысли. Я постарался вспомнить еще что-нибудь из своей жизни, но в ответ зияла пустота. Ничего. Ни намека на образ, словно не я ее проживал. Похоже, сейчас я могу окунуться в воспоминание, только если оно возникнет непроизвольно, если его вызовет какая-то эмоция. Да уж, не хотелось бы в таком состоянии провести остаток дней. Маленькое тело, маленький разум, маленький мир. Все очень ограничено.

Я полез вперед, скорее всего потому, что не мог дальше размышлять. Выбрался из своего укрытия и стал бесцельно ползать по каминной полке. С трудом вспомнил, что указал временной интервал в полчаса. Но теперь границы времени совершенно размылись.

Мне показалось, что я ползал еще очень долго. Но я уже не испытывал удовольствия, даже от своей скорости. Потом все закончилось.

Я очнулся в своем теле. Виктор до сих пор стоял возле камина, спиной ко мне. Наверно, еще секунду назад наблюдал за ползающим муравьем. Но я снова сидел в кресле и, когда зашевелился, кожа скрипнула и он обернулся.

– Ах, вот ты где. А то я смотрю, что муравей пропал.