Падение кумиров

Всем известно, чего я требую от философов: чтобы стояли по ту сторону добра и зла, и это требование неизмеримо выше иллюзии нравственного осуждения. Это требование истекает из такого воззрения, которое было еще в первый раз сформулировано мною следующим образом: нет никаких нравственных факторов. Нравственное осуждение верит в несуществующие реальности. Нравственность есть только объяснение известных явлений, говоря точнее – неправильное объяснение. Нравственное осуждение относится к такой ступени незнания, на которой нет даже понятия о реальном, различия между реальным и воображаемым, так что на этой ступени «истиной» называются те вещи, которые мы в настоящее время называем «воображаемыми». Вследствие этого нравственное осуждение никогда не надо понимать буквально: в этом последнем случае оно содержит в себе противоречие. Но как семиотика оно незаменимо: оно открывает, по крайней мере, для знающих имеющие важнейшее значение реальности культур и внутренних миров, которые не обладали достаточным знанием для того, чтобы «понимать» самих себя. Нравственность есть только условный язык, только симптомология: нужно знать наперед, о чем в ней говорится, для того чтобы извлечь из нее пользу.

2

Первый пример, и очень краткий. Во все времена хотели «исправлять» людей; это главным образом и называлось нравственностью. Но под тем же самым словом скрывалась и совсем другая тенденция. Как укрощение животного в человеке, так и наказание, которым подвергали известную породу людей, человек стал называть улучшением, но эти зоологические термины выражают реальность, конечно, такую реальность, о которой ничего не знает и не хочет знать типичный «исправитель»… Назвать укрощение животного его улучшением (исправлением) – это покажется нам почти шуткой. Тот, кто знает, что происходит в зверинцах, останется в сомнении относительно того, может ли быть там «улучшено» животное. Оно ослабеет, сделается менее свирепым; благодаря подавляющему эффекту страха, боли, ранам, голоду оно сделается болезненным животным. То же самое бывает и с укрощенным человеком, которого «исправил» иезуит-ксендз. В начале Средних веков повсюду охотились за самыми красивыми экземплярами «русокудрого животного» – «улучшали», например, знатных германцев. Но на что был похож «улучшенный» таким образом посаженный в монастырь германец? На карикатуру человека, на урода: его сделали грешником, он сидел в клетке, его заперли между ужасными понятиями… И вот он лежал тут, больной, печальный; он питал злые намерения против самого себя, был полон ненависти против стремления к жизни, относился подозрительно ко всему, что было сильно и наслаждалось счастьем… Говоря в физиологическом смысле, в борьбе с животным есть только одно средство сделать его слабым – это сделать его больным.

3