Падает снег

Андреев, недовольно крякнув, приплелся к раковине и встал справа от плиты, занимаясь рисом. Глядел на свои крепкие руки и сопел, неумело сливая воду и потому роняя зерна в раковину. Поверьте, это весьма забавное зрелище: мужик с отталкивающе мрачной внешностью, в домашней одежде, обиженно молчаливый, но покорно исполняющий волю девицы, что взялась хозяйничать на его холостяцкой кухне, где посуды на полторы персоны и то не наберется. Вид Андреева был настолько угрюм, что я засмеялась и прильнула к нему, оплетая руками выдающееся предплечье. Мак не взглянул на меня, но сказал:

– Партизанка.

– Ладно тебе, – улыбалась я, тронутая его эмоциями. – Что ты, Максим Викторыч, пригорюнился?

– Почему ты не сказала?

– Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что я умею исполнять восточный танец. Это был мимолетный каприз моей избалованной души. Если бы там пронюхали, что это я – потом бы запрягали каждый подобный концерт.

– И как танцевать, Вера! Ты видела мужские взгляды? А я вот видел. Твой животик… нет, я не могу и вспоминать спокойно! – он решительно отодвинул от себя миску с рисом.

– Но как ты узнал, что это я? Ведь на мне был хиджаб!

– По-твоему, он помешает мне узнать твое тело? Эти локти, талию, бедра? – почти остервенело спрашивал он, хватая меня подряд за все, что перечислял.

Я улыбалась и качала головой. Я жутко привыкла к этому мужчине. И я хочу о нем заботиться. Хочу, чтобы он был сыт и ходил в глаженных мною рубашках и стиранных мною носках.

Я вспомнила, как, спустившись со сцены после танца, не стала снимать паранджу и была бесконечно права – желающие познакомиться или взять мой номер ринулись ко мне потоком как по сигналу, и мне пришлось продираться сквозь них ни пути в гардероб. А у заветной двери меня поджидал опередивший соперников Птица.

– Девушка, вы ошеломительно танцевали… я бы хотел с Вами… – краснел и заикался он.

– Идиот, это я! – срывая ткань с лица, выкрикнула я озлобленно. До сих пор помню его лицо.

Что удивительно: Птица спал со мной, и не узнал по фигуре, а Андреев даже голой не видел, и понял, что на сцене выступала я.

Я вспомнила, как Андреев, тяжелым и сильным телом навалившись на меня, душил, а теперь я глажу его по лицу, целую в затылок и не могу представить своего дня без того, чтобы не прикоснуться к нему так, как касаются матери своих детей. И при этом между нами до сих пор ничего не было, хотя я уже достаточно к нему привыкла. Но мне все кажется, что еще рано, и когда придет момент, мы оба это узнаем и ни с чем не спутаем.

– На что ты обижаешься больше: на то, что ты не знал, или на то, что на меня потом набросилась толпа из нашего института?

– Я взрослый мужчина и я не обижаюсь. Одно могу сказать: кулаки у меня чесались. С самой юности со мной такого не было.

Помолчав, он спросил:

– И что, даже ведущие не знали?

– Что там ведущие, даже Таня не знала. Она думала, я на этот вечер вообще не пойду. Организаторы думали, что я из танцевального кружка Дома культуры. Стоит скрыть лицо, и происходят чудеса.

– Ничего подобного. Я понял, что это ты, почти что сразу. А потом у меня возникло желание… Выколотить глаза всем, кто смотрит неотрывно и с тупым выражением на лице.

– Они ведь даже не знали, кто была эта девушка, исполнившая танец живота…

– Все равно, – отрезал он. – Вот твой рис. Я промыл.

– Молодец, Максим Викторович! Давайте этого мерзавца сюда! А сами немедленно возвращайтесь на место и принимайтесь за изюм.

Андреев не смел ослушаться – кухня была моим полигоном, командовать тут имела право лишь я, а он был обязан исполнять мои приказы без обсуждений.

– Кстати, – ловя собственные мысли, спросила я, – ты служил?

– Да.

– В каких войсках?

– Воздушный десант.

Я повернулась на него с вот такими глазами.

– Шутишь.

– Я похож на юмориста?

– На вэдэвэшника тоже не похож.

– Уверяю тебя, в берете и тельняшке я вылитый вэдэвэшник.

Я захохотала, высыпая рис в сковороду и заливая водой.

– Ладно, верю. Хотя представить это трудно.

– Вера, – позвал он грубо, – иди сюда. Сколько надо изюма?

– Снова уловка, чтобы меня приманить? Как с гнилой рисинкой, да? Мне за пловом надо следить.

– Не понимаю, о чем ты.

– Конечно, конечно. Пригоршню, больше не надо.

– Угораздило же меня в тот день отправиться к вам на квартиру… – пробурчали за спиной.

– Что-что ты сказал?

– Ничего. Изюм вкусный, попробуешь?

– Придумай что похитрее.

– Да чего хитрить. Вера, иди ко мне. Постой хотя бы рядом. Ты ведь уедешь через пару часов, а мне что?

– Как что, спать. Как и всегда.

– Не доводи до греха, – проговорил Андреев изменившимся тоном, который прогнал по мне мурашки. Упаси бог, прирезать ведь может. Прямо вот этим вот ножом. Высыпав приправу, я пошла гладить ему голову.

***

– Я вызвал, сказали, через пятнадцать минут будут, – проинформировал Андреев нарочито жестким голосом. Но я-то понимаю, ему хочется выть и скулить оттого, что я уезжаю. Только этой слабости он показать не может. От этого только хуже.