П. А. Столыпин

15 июля в С.-Петербург приехал князь Г. Е. Львов как председатель общеземской организации для переговоров с министром внутренних дел по вопросу об организации продовольственной помощи населению. О своем приезде он сообщил тотчас же П. А. Столыпину, не зная еще ничего об его намерениях по образованию кабинета, и просил назначить время приема. В этот день все упомянутые выше общественные деятели собрались в гостинице «Франция» за завтраком и в беседе между собой обсуждали занимавший всех нас вопрос. В это время князю Г. Е. Львову доложили, что его просит к телефону председатель Совета министров. Возвратясь в столовую, Г. Е. сказал, что П. А. Столыпин просит его и меня как члена управления общеземской организации приехать к нему на дачу сегодня в 4 часа дня для переговоров по вопросу о продовольственной помощи населению при содействии общеземской организации. Я предчувствовал, что в этом приглашении готовится ловушка, но формально дело было поставлено так, что уклониться от этого свидания было невозможно, и к означенному времени мы явились на дачу министра внутренних дел. У министра были с докладом товарищ министра А. А. Макаров и директор департамента полиции Трусевич. По докладу о нашем приезде эти лица немедленно вышли из кабинета министра, а мы были приглашены войти.

Изложить систематично последовавший разговор я должен признать делом очень трудным и почти невозможными. Он происходил при большом возбуждении обеих сторон, которые часто друг друга перебивали; по затрагиваемым вопросам высказывались отрывочные суждения и мнения, и, не выяснив их достаточно по одному вопросу, переходили к другому. На нашем разговоре невольно отразились настроение и волнение, переживаемые обеими сторонами. П. А. Столыпин, несомненно, помнил мое отношение к вопросу о роспуске Государственной думы, который я в беседе с ним 27 июня характеризовал как акт с политической точки зрения даже преступный; в то же время он не мог не сознавать, что пред ним люди совершенно разного с ним общего и политического жизнепонимания, согласие которых на сотрудничество с ним в министерстве представляется делом маловероятным. Для нас обоих, т. е. для князя Г. Е. Львова и меня, было совершенно ясно, что П. А. Столыпин желает привлечь нас к участию в кабинете не в силу того, чтобы предоставить нам возможность содействовать действительному проведению в жизнь начал, положенных в основу Манифеста 17 октября, а лишь потому, что он, хотя человек очень самоуверенный и смелый, тем не менее опасается общественного противодействия своим начинаниям и в нашем участии в кабинете видит только средство для примирения возбужденного общественного настроения с правительством.