В это время папа вел переговоры с лидерами партий, полагая единственным выходом из создавшегося положения образование Министерства общественного доверия. Ни минуты не допуская мысли о передаче власти в руки оппозиционеров и считая недопустимым государственный переворот, мой отец надеялся, что все же удастся создать новое правительство, предоставив самым видным и работоспособным депутатам несколько портфелей. Он все еще стремился связать выборных с правительством, дав им возможность работать на благо России на самых ответственных постах, но с какой грустью весьма скоро стал говорить папа во время минутных прогулок по саду, что и тут, по-видимому, ничего не выйдет: легко осуждать и критиковать, а дело делать очень трудно, и все те, кто с такой легкостью и удовольствием критиковали работу министров, когда дело дошло до того, чтобы самим нести ответственность, предпочли остаться на легких ролях оппозиционеров.
Было ясно, что Государственная дума не только не шла ни на какие переговоры, но, наоборот, чем дальше, тем больше действовала наперекор правительству. <…>
Д. Н. Шипов
Воспоминания и думы о пережитом
Глава XIV
Приглашение П. А. Столыпиным общественных деятелей принять участие в реформируемом им после роспуска Первой Государственной думы министерстве
Роспуск Государственной думы и назначение премьером П. А. Столыпина вызывали тревожные мысли. Была утеряна последняя надежда на возможность создания единения государственной власти с обществом, на честное осуществление свобод, дарованных Манифестом 17 октября, и на мирный переход к обещанному стране новому государственному строю.
Так как одновременно с роспуском Думы прекратились занятия Гос<ударственного> совета, то 10 июля я уехал из С.-Петербурга и не предполагал в более или менее близком времени туда возвратиться. Но уже 12-го я получил от Н. Н. Львова и М. А. Стаховича1 телеграмму, настоятельно приглашавшую меня безотлагательно вернуться. Считая всякие политические переговоры при сложившихся условиях несвоевременными и лишними, я отвечал, что приехать не могу. На следующей день я получил вторую телеграмму с таким же приглашением, и так как эта телеграмма кроме подписей Н. Н. Львова и М. А. Стаховича имела подпись графа П. А. Гейдена, то я, посоветовавшись с семьей и друзьями в Москве, выехал 14-го утром со скорым поездом, шедшим из Нижнего Новгорода, и вечером был в С.-Петербурге. От графа П. А. Гейдена, Н. Н. Львова, А. И. Гучкова и М. А. Стаховича я узнал, что П. А. Столыпин, занятый сформированием министерства, вступил в переговоры с первыми тремя из перечисленных лиц; в то же время он просил их убедить меня принять участие в образуемом им кабинете и говорил, что с таким же приглашением он имеет в виду обратиться к князю Г. Е. Львову. Я отнесся к мысли об участии моем в кабинете Столыпина отрицательно и высказал, что П. А. Столыпин и я совершенно различно понимаем задачи правительственной власти вообще, и особенно в переживаемое время. Я вижу в нем человека, воспитанного и проникнутого традициями старого строя, считаю его главным виновником роспуска Гос<ударственной> думы и лицом, оказавшим несомненное противодействие образованию кабинета из представителей большинства Гос<ударственной> думы; не имею вообще никакого доверия к П. А. Столыпину и удивляюсь, как он, зная хорошо мое отношение к его политике, ищет моего сотрудничества. Н. Н. Львов, А. И. Гучков и М. А. Стахович, примирявшиеся с актом роспуска Гос<ударственной> думы, видели в П. А. Столыпине человека, способного в сотрудничестве с общественными деятелями осуществить реформы, вызываемые Манифестом 17 октября, и старались убедить меня в правильности их точки зрения. Граф П. А. Гейден скептически относился к этим предположениям, склонялся к моей оценке политической физиономии П. А. Столыпина, но тем не менее находил лучшим не уклоняться от переговоров с ним и постараться выяснить определенно его намерения и программу. Я остался при высказанном решении и указывал, что цель, намечаемая гр. П. А. Гейденом, может быть достигнута путем продолжения уже начатых ими переговоров, но мне принять в них вновь участие после моих сношений с П. А. Столыпиным до роспуска Гос<ударственной> думы я находил невозможным.