Овраги

Гарик наблюдает за двоюродным братом с нижней ступеньки крыльца. Никитка сидит выше всех. Рядом с ним, тоже лузгая семечки, примостилась Светка. Это дальняя родня с дедушкиной стороны. Так что вроде и родственница, а вроде и нет. Бабушка королевой восседает в центре крыльца. Она здесь вообще – центр всего, главная "шестерёнка", "мотор" и "вечный двигатель". Справа от неё – мама, средняя дочь, слева – младшая, тётя Люба. Старшая тётя Ира, Никиткина мама, – в городе. На днях должна приехать и увезти Никитку на юх. На коленях у тёти Любы – годовалый Колька. Ему семечек не дают, хотя он норовит их схватить. Справа от мамы – пятилетняя Гарикова сестра Криска. На крыльце не хватает деда, папы, тёти Тони, Светкиной мамы, и бабы Нины. Она деду вроде бы троюродная сестра, а Светке – бабушка. Все они как-то летом помещаются в этом доме – не то чтобы маленьком, но и не слишком большом. Гарик спит за печкой на раскладушке, и заснуть бывает не так-то просто, потому что с другой стороны от печки храпит дед. Это Никитке хорошо – он там один, на терраске. Он почти что взрослый, ему скоро шестнадцать.

– Ты плаваешь-то хорошо? – продолжает бабушка.

– Как "Титаник", – сплёвывает Никитка.

Светка хихикает и сплёвывает вслед за ним. Мама и тётя Люба тоже усмехаются. Гарик так не сумел бы. Он промямлил бы что-то вроде "бабуль, ну, нормально я плаваю, нормально, чего ты пристаёшь?" И никто бы не улыбнулся даже. Отсюда, снизу, он пристально рассматривает двоюродного брата. Никитка всего на полтора года старше Гарика, но басит. А Гарик терпеть не может свой голос: тонкий, совсем ещё детский, к тому же, гнусавый. Никитка – брюнет с вьющимися волосами и пробивающейся щетиной на щеках и подбородке. Он иногда ходит к умывальнику с бритвой и кремом для бритья. И руки – ноги у него тоже волосатые, как у взрослого. У Гарика ноги гладкие и худые и на щеках ещё ничего нет. А на голове какая-то дурацкая причёска "под горшок" или как она там называется…

Гарик берёт семечку и расколупывает пальцами кожуру. Ногти от этого становятся чёрными. Очищенная семечка выскальзывает из пальцев и падает в траву.

– Жарища! – потягивается Никитка. – Надо убираться отсюда на терраску, в карты, чтоли, сыграть…

– Да там ещё жарче, – чуть слышно говорит Светка, словно обращается только к нему.

– Идите лучше к Крючковым сыхрайте, – плюёт семечку бабушка. – У них терраска в тени, там прохладно.

Терраска у Крючковых мало того, что в тени, но ещё и увита плющом. От этого там немного сумеречно, но у окна нормально. Солнечный луч отражается от железной крыши сарая и цепляет стол, на котором разворачивается картёжная битва. Когда игроков пятеро, уходит вся колода – с двойками, тройками и могущественной, как бог, картой: покером. Гарику не слишком везёт, и его уже забросали всякой мелочью.

– На что играем-то? – спрашивает Серёга Крючков. Ему уже исполнилось шестнадцать, и у него над верхней губой – настоящие усы.

– На раздевание, – басит Никитка.

– Дурак! – толкает его с бок Светка.

– А чего? Вот Гарик сейчас продует и разденется.

– Ну нет… – смущённо произносит Гарик и, кажется, краснеет.

– Да-да! – лыбится Никитка. Покажешь нам свой йух!..

Светка прыскает в ладонь. Людка хрюкает. Людке, Серёгиной сестре, тринадцать. Она пухлая и белобрысая, с совершенно ещё детским лицом. Гарику она совершенно не нравится. К тому же, от неё исходит едва ощутимый, но навязчивый "луковый" запах пота. То ли дело Светка! Ей, как и Никитке, пятнадцать. Сама она хрупкая, в узких джинсовых шортах. Волосы у неё длинные – почти до пояса, и мелированные. Сегодня она заплела маленькую тонкую косичку и обмахивается ей, словно веером, иногда как бы невзначай задевая Никитку. На руке – серебристый браслет.

Каким-то чудом Гарик выходит, и в дурочках остаётся Светка.

– Ооо! – кошачьим голосом говорит Серёга.

– Ооо! – передразнивает она и снимает с руки браслет.

– Это не считается! – ухмыляется Никита.

– А что? Он был на мне надет. Я его с себя сняла.