Овердрайв

   Мальчик смотрел на меня, грустно улыбаясь. У меня защемило сердце.

   А вот неподалеку за ним, маленьким трупом, глядящим в камеру, стоял красный ховер Х12. Как раз под моим указательным пальцем.

   Я с шумом выдохнул.

   — Спасибо, — я закрыл глаза. — Мы нашли его, Джерри. Мы нашли его.

   Собираясь с мыслями, я выбрался на балкон и закурил. Сейчас начнется самое сложное, — работа по четкому следу ховера. Я не мог оставаться в комнате, — я чувствовал, как мне в спину смотрят глаза Джерри и Дэнни. Дэнни дрожал и кашлял — ему было холодно и он простудился, — Джерри просто всхлипывал. За ними безмолвной стеной стояли еще несколько мальчиков, их присутствие в комнате я ощущал всем телом и слышал все это как наяву. И не решался обернуться и посмотреть. Я знал, что если увижу этих серых детей с пустыми глазницами и тонкими длинными пальцами, изъеденными тенью, то выброшусь с балкона. Реальность рассыпалась, рвалась на куски, и я на секунду подумал, что не бросил контакт и включился. Но я знал — это не так.

   — Зачем ты взорвал автобус, сволочь? — вслух подумал я. — Как тебе…

   И тут меня осенило. Он никогда не взрывал этот автобус.

   Просто так совпало. Оттуда все его противоречивые эмоции, оттуда кардинально другие оценки Хоббса. И кроме мальчиков там были и девочки, — просто подонку хотелось, чтобы это были мальчики. И многое другое, — все встало на свои места, но я уже слишком далеко зашел.

   И распутывать оба дела сразу уже не оставалось ни времени, ни сил.

   Я ворвался в комнату прямо с сигаретой.

   Остановился, словно натолкнувшись на стену.

   Медленно повернул голову.

   Они стояли в два ряда, глядя на меня пустыми глазницами, освещенные только холодным светом монитора. Просто стояли и молчали, лишь Дэнни дрожал и кашлял, а Джерри всхлипывал. Они молчали, но им было страшно, больно и обидно.

   — Дэнни…

   Все шесть серых мальчишек приставили к безгубым ртам длинные тонкие пальцы.

   Мы нашли его и я его уничтожу, — пообещал я им, чувствуя, как они высасывают мое пси. Пускай, если это позволит им продержаться еще немного, пускай. Пускай. А я уничтожу его.

   Они синхронно склонили головы набок, словно приглядываясь ко мне.

   Затем синхронно кивнули.

   Я зажмурился и затянулся.

   А когда открыл глаза, в комнате никого не было.

***

   Дело Хоббса было куда важнее. Мой "клиент" убил шесть детей, — точнее даже, пять, — а террористы–аматоры Хоббса уничтожили играючи сорок два просто так, из каких‑то фанатичных побуждений. И завтра в полвосьмого вечера они будут убивать снова. Урод на красном ховере никуда не денется, он будет искать нового мальчика, чтобы убить его лично. Им можно заняться после террористов.

   Я понимал это, но все равно отправил Хоббсу сообщение, что выхожу из дела и у меня ничего не получается.

   Потом меня замучила совесть, и я, словно пьяный слон в посудную лавку, ворвался на след, работая впопыхах и неаккуратно. Эти четверо явно несколько раз проснулись этой ночью от кошмаров. Я же несколько раз чуть не включился, уходя с контакта за считанные мгновения до непоправимого. Но в конце все‑таки сделал ошибку и отключился на секунду.

   Этого хватило, чтобы меня переполнила фанатичная, яростная решимость идти до конца. И это оказалось весьма кстати, — я уже умирал, цепляясь остатками истощенного до предела пси за реальность.

   Теперь все стало просто.

   Теперь или он или я. Или вместе. Но сегодня же.

   А Хоббс со своим шоу и популярностью пусть идет нахер.

   Впрочем, меня хватило на то, чтобы отправить ему адрес, где случится завтрашний взрыв. Больше я ничего не рассмотрел, но этого должно хватить. Потом я отключил телефон и взял со стола фотографию с Х12.

   Внутри меня пело ликование.

   У меня была цель и я обязан был достичь ее любой ценой.

***

   В комнаты на седьмом этаже здания на Третьей Авеню тускло забирается рассвет. В коридоре — лампы.

   Я вежливо стучусь.

   Мне никто не отвечает, но я стою на следе и знаю, — меня прекрасно слышали.

   — Надо поговорить, Доу, — сиплым, незнакомым мне голосом говорю я.

   Истощенное почти до нуля пси бьет из меня ключом и подсказывает нужные слова.

   Облегчение, злость.

   — Да какого?.. слушай, ты…

   Когда дверь открылась, я впечтываю его ногой в грудь со всей силы.

   Затем бью по нему еще раз. И еще.

   Растерянность. Боль. Непонимание.

   Я аккуратно закрываю дверь и защелкиваю оба замка. Достаю пистолет.

   — Я от Билли–боя, Доу.

   Страх. Сладкий страх.

   — Он плачет, Доу.

   — Я… я не виноват…

   — Знаю, — соглашаюсь. — Ты не виноват. А Дэнни помнишь? А, ну ты даже имени не знаешь. Ему холодно и он простудился.

   — Кто ты… такой?

   — Они пришли ко мне, Доу, — я закуриваю и сажусь на кровать. — Они такие серенькие, в них никогда не узнать прежних мальчиков. Этот, Коди, кажется, да, непонятно, во что ты его… куда? Не дергайся. Ты меня боишься? Правильно. Потерпи, я сейчас докурю и… послушай, никогда бы по тебе не сказал, что ты убиваешь детей.

   Отчаяние и попытка найти выход. И страх, страх в каждом ударе сердца. На секунду вхожу в контакт ближе, смотрю на себя его глазами. У меня небритое осунувшееся лицо, в глазах безумный блеск.