Отворите мне темницу

За окном между тем совсем стемнело. Дождь усилился и барабанной дробью стучал в окна. А в большой зале под зелёным абажуром было тепло и уютно. За столом, на диванах, в креслах и просто на подоконниках сидели, смеялись и спорили десятка три молодых людей и девушек. Княгиня Вера, которая была старше всех присутствующих, сидела на своём привычном месте у самовара, разливала чай, глядела на разгорячённые спором молодые лица и думала о том, что всего лишь лет пятнадцать назад, когда она сама вышла из института, подобные вечеринки были бы немыслимы. Здесь, в доме её покойного отца, генерала Иверзнева, собралось самое разношёрстное общество: студенты, художники, военные… У самой стены робко жались две девушки из белошвейной мастерской, которых привела Семчинова. Сама Ольга Андреевна сидела рядом со своими протеже и время от времени громко уговаривала их не робеть и высказываться, чем повергала несчастных белошвеек в ещё большее смущение. В конце концов рядом с ними уселся художник Петя Чепурин и о чём-то тихо и участливо начал расспрашивать их. Девушки понемногу ободрились и принялись отвечать, поглядывая друг на дружку и конфузливо прыская в кулачки. Глядя на них, Вера вспоминала возмущённые речи своей соседки по имению, Раисы Михайловны Протвиной. Почтенная дама, будучи институтской подругой Вериной матери, до сих пор считала себя обязанной наставлять Веру на жизненном пути. Протвина была глупа как пробка, и именно поэтому Вера никогда не спорила с ней. Но во время своего последнего визита, перед отъездом Веры к детям в Москву, Протвина превзошла саму себя:

«Верочка, только не выпусти из рук нашу Аннет! Только не допусти её до этих ужасных нынешних идей! Я и так была крайне удивлена, узнав, что ты оставила их с Коленькой на всю весну одних в Москве! Они так молоды, а в большом городе столько соблазнов! Разумеется, Коля умный мальчик и убережёт сестру, но ведь он сам ещё сущий младенец! Откуда у молодого мужчины ум возьмётся? Его самого беречь надобно! Посмотри, во что превратились нынешние девицы! Мы в эти годы и подумать не смели, чтобы родителей не почитать! Чтобы, прости Господи, свои воззрения иметь! Да какие, боже мой, воззрения могут быть в семнадцать лет, – когда и жизни не видела никакой, и до сих пор за тебя папенька с маменькой думали, и всё – о твоём же благополучии! Ан нет, они сами теперь всех умней! Об истории государства рассуждают, сами рвутся всех учить! Ко мне племянница из Конотопа приехала, Лизанька, – ты её помнить должна, вы встречались в Москве у Гагариных… Ведь прекрасная была девочка! Даже в пансион её не отправляли, мать побоялась, что испортят, дома училась – и что же? Не успела явиться в тёткин дом, – как сразу же и объявила, что желает получать образование, замуж нипочём не пойдёт, потому что это пошлость и тиранство, а Бога – нет! И каково мне это слушать было?! Нет уж, мать моя, говорю, покуда ты в моём доме – и рта открывать о таких вредных вещах не смей! А я и отцу твоему напишу, и матери, что пора из тебя дурь-то выбивать! Так Лиза в комнате закрылась, книжками, которых с собой навезла, обложилась, – и читает! С утра до ночи читает, глаза портит! Вышиванье и в руки не берёт: бесполезная, говорит, забава! Параньку мою, дуру, с пути сбивает! Девка уж и в комнату к ней заходить боится! Ты, Прасковья, говорит, человек, а не вещь, цепи рабства с тебя пали, на тебя тётушка мухобойкой замахиваться никаких прав не имеет! И что это такое, Верочка, я тебя спрашиваю? Неужели ты нашу Аннет допустишь к этим ужасным людям?! Она же может сделать такую великолепную партию!»

Вера невольно улыбнулась, представив себе, что случилось бы с её почтенной соседкой, окажись она сейчас в доме Иверзневых. Здесь в эту минуту были забыты и чудные Федосьины пироги, и чай: шёл яростный спор о женском образовании.

– Как хотите, господа, не понимаю вас! – возмущённо басил поручик Горелов, размахивая остывшей ватрушкой и поглядывая в сторону барышень. – Ежели дамы все как одна в профессора подадутся или начнут лягушек резать да в гимназиях алгебру преподавать… бр-р-р… кто же тогда, с вашего позволенья, детей рожать будет? Ведь медицинская наука другого способа не придумала покуда, а, Алексей Иванович?

Кольнев, к которому непосредственно обратился бравый поручик, был вынужден констатировать, что да, покамест ничего нового на этот счёт медицина предоставить не может. Горелов победоносно оглядел собрание, расправил усы, остановившись взглядом на хорошеньком личике Аннет, – но в это время с места вскочила доблестная Семчинова: