Отворите мне темницу

– Весьма сожалею. – скрывая изумление, сказал Закатов. – Алексей Порфирьевич, я вынужден вернуться к нашему спору. Я попрошу вас немедленно освободить горничную.

– Но я не позволю!.. – взъерепенился было опять Казарин. Но Закатову уже надоело это представление. Поставив пустую рюмку на стол, он официально-безразличным голосом произнёс:

– Иначе я вынужден буду обратиться к становому и поставить в известность предводителя. То, что вы делаете, – прямое подстрекательство к бунту, а в уезде много достойных людей, которым никоим образом не интересно…

– И не совестно вам, сударь? – послышался вдруг певучий голос из сеней, и Никите вторично пришлось испытать немалое изумление, когда в комнату царственной походкой, как хозяйка, вошла экономка Казарина. Она внесла свечи в старом медном шандале с тремя гнёздами, и её лицо, озарённое язычками пламени, показалось Закатову ещё красивее и надменнее – словно маска языческой богини. Поставив свечи на стол, экономка повернулась к Закатову и упёрла полные руки в бока:

– И как же это теперь велите на свете жить, коли и господа стыда не имают? По какому-такому праву вы Фимку на волю пущаете? Она – Алексея Порфирьевича вечная раба, за деньги купленная! Я вам так скажу, сударь…

– Ещё не хватало мне, милая, с тобой рассуждать об этом. – холодно оборвал её Закатов. – Будь добра, поди вон, мой разговор с барином не окончен.

– Это мне-то выйти?! – красавица с невероятным удивлением воззрилась на Закатова. – Да ведь я тут, слава богу, не девка дворовая! Алексей Порфирьич, это что же за…

– Гранюшка, милая, поди, поди, поди… – залопотал, как заяц, Казарин, и его обвисшее личико исказилось самым откровенным ужасом. – Поди, ради Бога, не вмешивайся… Господин мировой посредник совершенно прав, и… и выпусти, в конце концов, эту дурёху! Пусть идёт куда знает! Никита Владимирович, вы неверно меня поняли, я и в мыслях не держал… Но согласитесь, это же обидно! И убытки, опять же… Столько лет кормить этих мерзавцев, ничего не жалеть, самому с супругой голодать, а тут… такая неблагодарность чёрная… впрочем, как знаете, закон есть закон… Не нам, грешным, государя судить!

«Ну и ну… Что же здесь творится?» – с растущим недоумением думал Никита, глядя на то, как экономка, наградив своего барина полным презрения взглядом, величаво выходит из гостиной. В сенях загремели ключи. Послышался голос Грани: «Выходи, подлянка! Иди, покажись господам!»

Через несколько минут в комнату, щурясь от свечей, вошла босая девка лет семнадцати – с растрёпанной косой, в рваном сарафане. На скуле её краснела свежая ссадина. Карие глаза смотрели исподлобья – хмуро и непокорно, потрескавшиеся губы были плотно сжаты. Увидев барина и незнакомого господина, она камнем замерла на пороге.

– Фимка, я Никита Владимирович Закатов, мировой посредник. – как можно мягче и спокойнее сказал Закатов. – Мы с господином Казариным всё уладили насчёт тебя и твоего жениха, – верно же, Алексей Порфирьевич? Ты свободна, можешь выходить замуж за Федьку… или за кого душе твоей угодно… и, разумеется, вы можете ехать в Гжатск.

Фимка молча, недоверчиво смотрела на него. Затем перевела взгляд на Казарина. Тот, стараясь держаться независимо, пожал плечами. Отрывисто сказал:

– Что ж… с законом спорить не приходится. И с людской неблагодарностью также. Суди тебя, дура, Бог, убирайся куда знаешь.

Фимка не изменилась в лице. Снова подозрительно взглянула на Закатова.

– Всё верно. – подтвердил и он. – Тебя никто не имеет права держать под замком, ты свободна.

Фимка молча, как механическая игрушка, поклонилась и вышла.

– Вот! Сами изволите видеть! – сокрушенно вымолвил Казарин. – Разве это люди? Не мне, так вам спасибо могла бы молвить, подлая тварь…

Закатов глубоко вздохнул, силясь взять себя в руки. Противно было до тошноты, и он сам удивлялся тому, что, третий год ездя по уезду с подобными комиссиями, всё ещё не может привыкнуть к этой мерзости. «Невозможно… невозможно это переделать, исправить… Ничего нельзя объяснить… И этот тоже будет теперь жаловаться на несправедливость и неблагодарность, ездить по соседям, жалеть себя и прикидывать убытки. И помрёт, сукин сын, так ничего и не поняв, – вот что страшно-то!»

Вслух же Закатов сказал:

– Благодарю вас, Алексей Порфирьевич, за верное решение. Вы разумный человек, и я весьма рад был с вами познакомиться. Надеюсь, мы ещё увидимся.

– А ужинать-то, Никита Владимирович?.. – слабо пискнул Казарин.

– Благодарю покорно, рад бы, но не могу. По делам службы необходимо быть дома нынче вечером. Честь имею.

Казарин что-то вежливо прокудахтал в ответ, и по всем его морщинам было видно, что он счастлив избавиться от гостя. Закатов коротко поклонился и вышел из дома на сумеречный двор.

– Кузьма, едем!