Отворите мне темницу

– Сказано громко, но верно. – улыбнулась Вера. – Никита Владимирович изредка пишет мне: мы ведь с малолетства знакомы. Он тоже сейчас в мировых – и, представьте, у него в Бельском уезде точно такие же свары с мужиками! И вот, граф пишет, что худо-бедно как-то всё решается.

– Как же он управляется, узнать бы? – недоверчиво проворчал Сергей. – По мне – так все эти посредники гроша ломаного не стоят! Ни черта не делают да ещё жалуются, что весь уезд бунтует! Со всеми соседями мы тогда переругались – помните? Многие по сей день не здороваются!

Вера только тяжело вздохнула. Напомнила:

– Лучше, Серёжа, всю жизнь не здороваться с соседями, чем довести людей до бунта.

– А теперь ещё пошли эти «золотые грамоты»! И все мужики об этом талдычат! Правильный царский указ, видите ли, от них баре спрятали, вместо него фальшивые бумаги по церквям читают! Додуматься ведь надо было! И поди им растолкуй, что ничего подобного и в помине… – Сергей вдруг умолк на полуслове, подошёл к распахнутому окну. Помолчал немного, глядя на оранжевый от вечернего света двор – и вдруг снова взорвался, – А теперь-то ещё хуже! Теперешние смутьяны уже и до государя добрались! Вот этот, нынешний… который у нашего Степана в порубе сидит… Он-то вовсе мужикам толковал, что Манифест истинно царём писан и единственно для того, чтобы всех мужиков напрочь голодом переморить! И посему нечего по кабакам рассиживаться, а надобно брать вилы да топоры и бар резать! Дабы те боле кровь из крестьянских детей не пили! Надо же! Это у Тоневицких-то кровь пьют! В каждом дворе – по корове, а то и по две! Землю им отдали, ни копейки не взяли! Три деревни – на оброке, барщины два дня! От соседей постоянно слушаю, что с мужиком заискиваю и всех на голову себе посадил! Так нет! Изволь ещё возиться с этими польскими карбонариями!

– Серёжа, Серёжа, но ведь повода, право, нет! И почему сразу – «польскими»? Вам после Варшавы всюду конфедераты чудятся! Сегодняшний случай просто курьёзен, по-моему… Этот проповедник и трёх слов сказать не успел, как мужики его скрутили и привели к нам на двор! Кстати, как вы намерены с ним поступить?

– Ума не приложу. – хмурясь, процедил Сергей. – Разумеется, надо бы отправить к становому… но как бы после этого мужики не разволновались. Ещё, чего доброго, впрямь решат, что человек за святую правду пострадал. У нас же именно это в первую очередь предполагают! Приказать высечь хорошенько и…

– Серёжа!!!

– Ну вот, я так и подумал, что вы не дадите… а жаль… Просто выкинуть за ворота? Тоже немыслимо! Он ещё отправится от нас прямиком к Самойленко или Алфериным и там свои проповеди продолжит! А тамошние мужики непременно уши развесят и всему поверят! И готово дело – новый бунт! Вот ведь, ей-богу, по-ло-жение… И ведь только я собрался к Команскому в Ставки ехать!

– Серёжа, но ведь день всё равно уже пропал. – осторожно напомнила княгиня Вера. – А пан Команский может вас принять и завтра. Почему бы вам не посмотреть на этого арестанта? Так или иначе – с ним надобно что-то решать. Не навечно же оставлять его у Степана в порубе?

– Безусловно, Степану он в хозяйстве ни к чему. – серьёзно согласился Сергей. – Сейчас прикажу доставить. Фроська! Фроська! Где тебя носит? Вели привести бунтовщика вашего! И живо у меня, бестолочь!

Вера, вздохнув, поднялась с места.

– С вашего позволения, Серёжа, я пойду в девичью. Там Петровна ждёт распоряжений на завтра. Я только прошу вас об одном – не будьте вспыльчивы, не судите сгоряча. И, если возможно…

– Не буду, не буду… И без вас никакого решения не приму.

– Так я надеюсь на ваше благоразумие. Не забудьте, что мы – князья Тоневицкие и на нас смотрит весь уезд.

– Забудешь такое, как же… Я зайду к вам после, маменька.

Княгиня ушла. Оставшись один, Сергей первым делом от души, длинно и забористо выругался. Затем перевёл дух, сел на подоконник и сердито уставился на дверь.

Ждать пришлось недолго. Через четверть часа перед Сергеем стоял, щурясь от бьющего в лицо закатного света, молодой человек в потёртой куртке с полуоторванным воротником. Руки его были связаны за спиной. В чёрных взъерошенных волосах запуталась солома. На скуле краснела свежая ссадина. Сопровождавшие «карбонария» мужики замерли у порога. Сергей отослал их движением руки:

– Спасибо, ступайте.

– Приказали бы, ей-богу, сначала развязать. – непринуждённо заметил «арестант». – Я уже не чувствую рук. Геройские, однако, у вас мужики! Не рискнули всемером вести одного несвязанного, скрутили как колбасу! – он передёрнул плечами, ехидно улыбнулся. Тоневицкий спрыгнул с подоконника. Поднял брови. Медленно, растягивая слова, спросил:

– Сметов Андрей Петрович, смею полагать?

Насмешливая гримаса пропала с лица пленника. Он шагнул в сторону, уклоняясь от красного луча. Недоверчиво выговорил:

– Ба… Серж Тоневицкий? Чёрт, а ведь можно было предположить…

– Можно и должно. – ледяным тоном согласился Сергей. – Что же вы, милостивый государь, прибыли мутить мужиков – и даже не потрудились узнать, чьих именно?