Ответ знает только ветер

Я поехал сначала в отель, вынул из сейфа код и деньги и составил шифрограмму Густаву Бранденбургу. Подлинный текст гласил: «Все время наталкиваюсь на слова «cover» и «coverage» точка Имеют ли они особое значение?» Мой код для шифрограмм был очень хитро составлен и давал для каждого дня недели другой, на первый взгляд вполне осмысленный текст. Я отослал телеграмму с пометкой «срочная» и тут же отправился на виллу Хильды Хельман, где слуга в белом не разрешил такси въехать в ворота…

Итак, я вылез из машины, расплатился и прошел вслед за слугой в маленькую калиточку. Мне пришлось подождать, пока он звонил по телефону, докладывая о моем приезде.

— За вами заедут, — сказал он наконец. Вскоре к воротам подъехала из парка машина, слегка смахивающая на джип: сверху у нее был тент от солнца, так что она казалась балдахином на колесах, а внутри у нее было три стула — два сзади и один рядом с шофером, — крепко-накрепко привинченных к полу. Шофер тоже был в форме — голубой ливрее с латунными пуговицами и золотыми галунами. Мы поехали по парку. Я взглянул на часы: поездка по парку заняла пять с половиной минут. Местами лес — да, парк был похож скорее на лес, где растут пальмы, кипарисы, кедры и оливковые деревья, — сгущался до такой степени, что мы ехали как бы сквозь туннель, ибо кроны старых деревьев создавали почти непроницаемый свод. Я видел каменные скамьи, каменных ангелочков, надтреснутые статуи и огромный бассейн для плавания, в котором не было воды. Он ослепительно сверкал белым кафелем в лучах солнца. Сама вилла была выдержана в испанском колониальном стиле. Подле нее было множество ухоженных цветников. Пелена воды из вращающихся поливальных устройств отливала радугой в ярких лучах солнца.

Широкий балкон, поддерживаемый колоннами и заполненный множеством цветов и белой садовой мебелью из металла, вел к главному входу в дом. Человек, доставивший меня к вилле, уехал. Дверь открыл третий слуга — опять в белом.

— Прошу вас, мсье, следуйте за мной.

Я пошел за ним через огромный холл с мраморным полом, покрытым коврами. На стенах висели полотна Рубенса, Боттичелли, Эль Греко, Яна Вермера Делфтского и огромные гобелены. Все эти картины, без сомнения, были подлинные. Весь дом, словно гигантский антикварный магазин, был забит драгоценной мебелью различных эпох — тут были представлены и барокко, и ренессанс и рококо. Сами по себе эти вещи были прекрасны, но оставляли странное впечатление. В больших напольных вазах стояли огромные букеты цветов. Весь дом был буквально пропитан их ароматами. Я заметил, что в освещенных нишах стояли статуэтки из слоновой кости, изображающие людей и животных. Но картины и статуэтки никак не вязались с мебелью всех эпох и стилей. Несмотря на всю роскошь, дом не производил впечатления храма культуры. Во всем чувствовалась женская рука. Ну, ясно, подумал я, ведь Хильда Хельман живет здесь постоянно, ее брат наезжал сюда редко. Так что это ее, а не его вкус. Мы поднялись по мраморной лестнице на второй этаж, где широкая каменная аркада перекрывала галерею, ведущую ко множеству комнат. Здесь тоже было много картин, статуй и настенных ковров. Видимо, дом был необъятный, в коридоре дважды пришлось подниматься и спускаться по трем ступенькам, наконец, слуга постучал в одну из дверей. Открыла горничная и впустила меня в гостиную, целиком выдержанную в голубых тонах. И опять повсюду стояли вазы с цветами. Дом был заполнен ими до отказа, но они не вписывались естественно в интерьер, как на террасе у Анжелы, они как бы теснили тебя со всех сторон, а их аромат дурманил. Я закурил сигарету. Я очень нервничал, обливался потом и затягивался дымом как можно глубже. Доктору Бецу легко сказать — бросьте курить, да выполнить трудно, я это уже понял. Я в бешенстве разжевал две таблетки нитростенона и стал разглядывать несколько толстенных старинных фолиантов в кожаных переплетах с металлическими застежками, лежавших на одном из столов. То были книги о деревьях, написанные по-латыни. Я ждал. Закурил еще одну сигарету. Было уже двадцать минут двенадцатого. В половине двенадцатого открылась какая-то дверь, из нее вышел мужчина лет тридцати пяти, весь в бежевом, очень приятной внешности, но глаза его были холодны как лед.

— Зееберг, — представился он мне по-немецки и протянул горячую и вялую руку. — Пауль Зееберг. Приветствую вас, господин Лукас. Госпожа Хельман сейчас вас примет, ей нужно лишь немного освежиться. Она не встает — такой шок, сами понимаете. Ужасное несчастье.

— Да, ужасно, — сказал я.

— Я — исполнительный директор банкирского дома Хельман, — продолжал Зееберг, — и друг этой семьи, возьму на себя смелость так себя назвать. Пожалуй, я имею на это право. Я немедленно прилетел, как только получил известие о катастрофе. Фрау Хельман оно просто убило. Они с братом очень любили друг друга, знаете ли. Теперь, с помощью очень хорошего врача, она кое-как выправилась. Поэтому вам не следует слишком долго беседовать с ней, и ни в коем случае нельзя ее волновать.

— Это от меня не зависит.