Ответ

На кухне воцарилась мертвая тишина. — Да помолчишь ли ты, щенок бесстыжий?! — бледнея, крикнула Луиза. Профессор всем огромным телом повернулся к мальчику, смерил его изучающим взглядом.

— Нет, пока не приходилось, сынок.

— То-то и беда, — сказал Балинт, — потому вы и не понимаете…

Мать двинулась к нему с угрожающе поднятой рукой. — Оставьте его, пожалуйста! — сказал профессор. — Чего я не понимаю?

Мальчик подумал немного, его шея чуть заметно колыхнулась, словно он хотел пожать плечами, но удержался. — Ну-ну, говори! — тихо потребовал профессор. Балинт все-таки передернул плечами. — Этого нельзя объяснить, — сказал он. — Не сердитесь, что я в разговор влез. — Я не сержусь, говори! Чего я не понимаю?

Балинт разглядывал носок своего ботинка. — Я думаю, — проговорил он рассудительно, словно взрослый, аккуратно подбирая слова одно к одному, — я думаю, тот, кто ни разу не голодал, вообще ничего не понимает.

— Ого! — Профессор дернул головой. — Ты-то уже голодал? — спросил он, прищурясь.

— Случалось, — коротко ответил мальчик.

— А я, выходит, ничего не понимаю?

Балинт не ответил, упрямо глядя в пол. Профессор оперся на кухонный столик и задумался. Вскинул к потолку голову, так что лоб покато сбегал к бровям; прикрыл глаза веками — теперь они лишь узкими полосками белков просвечивали в мир. Губы стали тонкими, уши и нос явственно закрылись; лениво сосредоточенное лицо столь же мало выдавало кипевший за ним процесс мысли, как гладкий живот — тяжкую нескончаемую пищеварительную работу кишок. Луиза Кёпе посмотрела на него с любопытством, но тотчас смущенно отвернулась, как будто стала невольной свидетельницей чужой интимной жизни.

Профессор открыл глаза. — Возможно, ты прав, сынок, — сказал он. — Возможно, поголодав, человек все понимает иначе. — Он направился к двери. — Но правильно ли понимает? — вот в чем вопрос.

— Мне подняться к барышне, ваша милость? Помочь ей укладываться? — спросила Луиза, когда профессор пошел к выходу.

— Всего доброго, — с отсутствующим видом отозвался тот. Он уже вышел в сад, но вдруг обернулся. — Спасибо, не нужно.

— Господи, да что же я за несчастная такая! — простонала Луиза, подождав, пока длинные ноги профессора прошагали мимо окна. — Одной рукой в кои-то веки даешь, господи, а другой караешь! Год целый не было на этом столе даже завалящего кусочка мяса, а он является сюда в тот самый час, когда бедная мама присылает нам свою последнюю курицу…

— С кем прислала-то? — спросил Йожи.

— С земляком одним… приехал в Пешт работу поискать, — сказала Луиза. — Говорит, нынче в деревне весь урожай градом побило.

— Письма нет ли от бабушки? — спросил Балинт.

Мать повернулась вдруг к нему. — А тебя-то уж точно господь мне в наказанье послал! — воскликнула она, бледнея от гнева.

Мальчик промолчал.

— Где шлялся всю ночь?

Балинт засмеялся. — Это я расскажу.

— Никакого сладу нет с ним! — обратилась Луиза к деверю. — На все у него смехи одни, ты ему хоть всю душу выложи, а он знай зубы скалит, словно только что в лотерее выиграл. Вот увидишь, Йожи, топором как-нибудь в него запущу, когда он в самом развеселом настроении будет.

— Да что с вами, мама? — спросил Балинт.

— Он еще спрашивает! — в полном отчаянии воскликнула Луиза. — А куда мы денемся, где кров найдем, когда нас отсюда выставят? Возьмут да и откажут с первого числа?! И что тебе приспичило перед его милостью языком болтать? Или не знаешь еще, что язык человеку затем и дан, чтобы он молчать умел?!

— Нет, Луйзика, тут дело иное, — вмешался Йожи и тыльной стороной ладони медленно провел под длинным носом. — Рот ведь не выхлопная труба, через которую только газ выходит! Когда я еще в Мавауте шоферил…

Луиза отвернулась. Возле стола, не сводя глаз с раскрытого свертка, застыли две девочки; младшая, Бёжи, очень выросла за минувший год и почти догнала сестру — они были так похожи, что даже зеркало не знало, которую отражает, соседи же путали их на каждом шагу. Обе были в веснушках, длинные тонкие носики еще больше вытянулись, и голоса казались одинаково тоненькими, и кисти худеньких рук, совсем как у братьев, были несоразмерно велики. — Только тронь масло-то, прибью! — прикрикнула мать; она обращалась к дочерям в единственном числе: угроза в равной мере относилась к обеим. — А ты что болтаешься здесь без толку? — набросилась она на Фери, который по-прежнему стоял в дверях, засунув руки в карманы, с прыгавшим то вверх, то вниз, приклеившимся к губе окурком, и наблюдал за происходящим. — Тоже не найдешь дела получше, как мне душу выматывать? Забери девчонок да ступай с ними в сад, чтобы я вас больше не видела!

— Когда я еще в Мавауте шоферил, — опять взялся рассказывать Йожи, — подходит ко мне, помню, один господин из дирекции…