Ответ

Ураганный северо-западный ветер выл ровно и злобно, однако в этом потоке то и дело — как будто сюрпризом — задували обособившиеся и еще более стремительные вихри, налетавшие иногда со скоростью до восьмидесяти километров. Когда такой налетчик со свистом бросался со склона какого-нибудь холма, в воздух взвивался — словно подрезанный ножом — весь оставшийся еще нетронутым снег, начинал скакать, кружась и завывая, сразу все темнело, и не видно было, куда ступала нога. Да и вообще глаза уже ничего не могли видеть — они закрывались сами, иначе их выкололи бы острые иглы снежинок. Иной раз проходили долгие минуты, когда перевести дух можно было, лишь повернувшись к ветру спиной, хотя при этом грозила опасность потерять равновесие и быть сбитым с ног; Балинт дважды был опрокинут наземь, будто соломенное чучело, один раз даже скатился в придорожный кювет. Чтобы подняться на ноги, ему пришлось на четвереньках выжидать момент, когда ветер чуть стихнет. Присев на корточки, он обеими руками вцепился в придорожный куст и, часто моргая, огляделся; однако на покрытой снегом равнине не видно было никаких следов человеческой жизни. Один-одинешенек, выбившись из сил, он припал к лону грозной природы, крохотный, слабый и беспомощный, словно птенец, выброшенный ветром из гнезда на скалистые отроги Альп. Впервые Балинт понял, что природа может быть человеку и личным врагом: каждый жестокий удар бури, снежные когти, вцепляющиеся в глаза, каждый пинок мороза как будто именно его избрали своей мишенью — единственное живое существо, какое попалось им на пути. Или они решили непременно сжить его со свету? С трудом ворочая шеей, он внимательно обследовал окрестность и далеко-далеко, в недостижимой дали, разглядел крохотную светящуюся точку, очевидно, окно, за которым бодрствовали люди. Вокруг же, насколько хватало глаз, земля трепетала в мертвенной белизне, голые кусты по обочине шоссе припадочно бились, покинутые птицами деревья плакали и вздыхали в рвущей с корнями хватке бури. Холод пробирал до костей. Пепельно-серые с желтым отливом тучи спускались все ниже, хлопали по земле взлохмаченными крыльями, по временам совсем приникая к шоссе грязными, свалявшимися клочьями, выжимая из легких путника остатки воздуха. Глаза Балинта застилало слезами, он молча плакал, жалуясь самому себе, всхлипывая и шмыгая носом; крупные капли по одеревеневшим щекам скатывались в снег, протаивая в нем круглые дырочки. Чем больше становилось дырочек, тем горше он плакал. И в какой-то миг поверил, что пропал, что напрасно цепляется за кусты, все равно придется сгинуть в снегу. Впервые в жизни Балинт понял, что смертен и что против смерти лекарства нет. Прошло добрых полчаса, пока наконец, собрав все силы, он снова встал на ноги и кулаком отер смерзшиеся на лице слезы.

Добравшись до Цинкоты, он завернул в узкий тупик между двумя домами, перевел дух: стены и широкий выступ крыши до некоторой степени защищали его от сбесившейся природы. Лицо и руки Балинта окоченели до синевы, спина была совершенно мокрая: снег, попадавший за воротник, таял на шее и стекал между лопатками. Ушей он не чувствовал вовсе. Чуть-чуть отдышавшись, набрал в горсти снегу и стал тереть деревянные, каменные или из иного бесчувственного материала сделанные раковины по бокам головы, — тер и тер, пока резкой стреляющей болью они не заявили о том, что вновь превратились в человеческие уши. Шея кровоточила: падая, он оцарапался о какой-то камень или куст.

Он мог бы постучаться к людям, где-нибудь его непременно приютили бы, покуда поутихнет свистопляска в природе. Но Балинт лишь головой затряс, отгоняя подлую мыслишку. Было ли это только упрямство? Нахмурясь, он мрачно смотрел перед собой и ожесточенно топал ногами, чтобы не отморозить. Там, где он стоял, охраняемый стенами и крышей, погода казалась довольно сносной и даже сухой и теплой по сравнению с тем, что творилось на шоссе; сюда долетали только грозные завывания бури. Изредка врывался из-за угла снежный смерч, некоторое время бешено крутился вокруг своей оси, потом, утихомирясь, веером распадался у ног Балинта. Небо стало кромешно черным. Оттуда неслись завывания, дикие вопли, где-то хрипло дребезжало слабо укрепленное колено водосточной трубы. Самые бешеные — словно вставные — вихри давали знать о себе издали, было слышно, как вбирают они воздух на просторе полей и, очертя голову, бросаются в атаку. Иногда проходило так много времени, пока они наконец обрушивались на дома, что Балинт бледнел в ожидании. Казалось, вот-вот снесет крышу над головой или завалит стену. Но в тупик, приютивший Балинта, долетал только вой, зато вокруг снежные перины взмывали в воздух, где-то вверху лопались, и все в белом кружении улетало к югу.