Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

При этом все окружающие женщины, как по уговору, начинали доказывать, что иметь одного ребенка гораздо лучше, чем нескольких, что и воспитать ее легче, а умирать – зачем же ей умирать? Вся палата знала, что детей у Насти больше не будет. Рядом с Евгенией Викторовной лежала сельская учительница Елизавета Васильевна. Они были одного возраста, очень подружились, и ее Евгения Викторовна особенно жалела. Елизавету Васильевну положили в больницу на операцию, но потом сказали ей, что операция не нужна, так как у нее воспаление брюшины. А больные опять все знали и потихоньку, с трепетом повторяли название новой ужасной болезни – рак.

Откуда только женщины узнают все секреты? Евгения Викторовна заметила, что и о ней что-то шепчут, и до пыталась, в чем дело. Говорили, что у нее неправильно поставлен диагноз, и при операции обнаружена совсем другая болезнь. Начав ходить, Евгения Викторовна пошла в кабинет к профессору, делавшему операцию. Профессор любезно принял ее и не стал скрывать, что произошла ошибка. Да, диагноз неправилен, притом ее болезнь неизлечима, но с ней живут десятки лет, если не будет болей.

Занятая своими мыслями, Евгения Викторовна шла не замечая куда и вдруг остановилась, немного смутившись: она подошла к двери в коридор.

Ну что за беда? Если подошла, значит, нужно и войти. Ничего особенного, если она посмотрит на детей…

Дети стояли в конце коридора. Их было двое, а не трое или четверо, как в глубине души надеялась Евгения Викторовна. И это были девочки лет восьми-девяти.

Евгения Викторовна медленно отвернулась, подошла к окну и долго смотрела в облетевший сад.

* * *

Какая была радость, когда она наконец вернулась домой. Вернулась пополневшая, посвежевшая, оживленная, забыв, по крайней мере в эти минуты, о своей неизлечимой болезни. И неважно, что она еще не могла ничего делать, ни нагибаться, ни поднимать тяжести. Это все пройдет. Важно то, что она дома, что муж и дети около нее, что они видят друг друга и могут рассказывать обо всем, что произошло во время разлуки. Будущее казалось безмятежным.

Подождав, пока утихли первые шумные проявления восторга детей, Евгения Викторовна подозвала Наташу:

– Посмотри-ка под мою подушку. Кажется, там что-то шевелится?

Там «шевелилась» большая фетровая кукла-негритенок. Наташа не была избалована игрушками. Ей досталось только то, что уцелело у старших детей. Куклу Евгения Викторовна нашла по случаю, и малютка была на верху блаженства.

С приездом хозяйки все в доме как будто повернулось и встало на свое место. При ней дети перестали ссориться и капризничать, обеды, из тех же самых продуктов, стали разнообразнее и вкуснее, даже Сережа как будто плакал меньше. Вопрос о Сереже был сейчас самым тяжелым.

Матушка не могла не видеть, как он плакал на руках у Сони и как девочка сама чуть не плачет с ним. Очень быстро она начала брать его на руки. Что за беда, если ребенок полежит у нее на коленях, в то время когда она сидит? Если будет нужно, Соня или еще кто-нибудь перенесут его.

Постепенно она начала и носить ребенка. То в нужный момент под рукой не оказывалось ни Сони, ни других детей, которых можно было бы послать за ней, то не хотелось отвлекать их. Бралась она и за другие дела, ведь чувствовала она себя хорошо, несмотря на то, что шов еще не зажил окончательно. Вполне понятно, что, когда у нее начались боли, все знавшие ее приписали это тому, что она не береглась как следует. Может быть, в этом была доля правды. Болезнь, приостановленная операцией, дала неизбежный рецидив; возможно, в других условиях он пришел бы позднее.

Несомненно, на ее здоровье отразились и волнения, и переутомление, связанные с переселением из большого дома в маленький псаломщический. Дети, любители перемен, были рады этому, но взрослые сначала вообще не понимали, как они смогут разместиться там. Однако когда временно взяли в клуб фисгармонию, оказалось, что это возможно. С трудом засунули в чулан книжный шкаф и сундук; диван, круглый стол и еще кое-что из мебели отнесли на чердак, Наташину кроватку ухитрились примостить на большой русской печке, и оказалось, что для самого необходимого места хватает. Правда, между кроватями отца Сергия и Евгении Викторовны оставался такой узкий проход, что в него нельзя было поместить и стула, для Сережиной кроватки не оставалось места, и Евгения Викторовна скрепя сердце повесила около своей постели деревенскую зыбку. Правда, когда семья сидела за столом, около него нельзя было пройти, а вечером, когда стол складывался, стулья взгромождали один на другой и на освобожденном полу на кошме укладывались старшие дети, – взрослым пришлось шагать через их ноги. Зато обнаружилось неожиданное преимущество. Домик оказался очень теплым, тогда как в большом доме, давно не ремонтированном, с каждым годом становилось все холоднее.

Перебрались в новое помещение незадолго до Рождества, а на второй день праздника Евгения Викторовна почувствовала боли в желудке. Боли с каждым днем все усиливались, и Евгения Викторовна, вспоминая разговор с профессором, поняла, что обречена.

* * *