Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

А вечером Евгения Викторовна уже снова попросила позвать мужа.

– Хочу благословить детей, – сказала она, когда отец Сергий пришел.

Дети по очереди вставали на колени в узком промежутке около кровати, и мать осеняла их образками, которые подавал отец Сергий. «Помогай бабушке заботиться о младших», – сказала она Соне. «Слушайтесь бабушку, не шалите», – говорила мальчикам. Только пятилетней Наташе ничего не наказала, подняла ее, когда малютка, по примеру старших, хотела было опуститься на колени, прошептала: «Маленькая моя девочка!» – и, осенив ее образком преподобного Серафима, на минутку привлекла к себе. Потом осенила образком и поцеловала личико спящего Сережи и подняла глаза к Родников ской иконе:

– Матерь Божия, Тебе поручаю их, будь Ты их матерью!

* * *

В пятницу обедали во втором часу. Юлия Гурьевна только что подала на стол кашу, когда Евгения Викторовна, неподвижно лежавшая на своей кровати, вдруг подняла исхудавшую руку и медленно и истово начала креститься. Старшие встали из-за стола и подошли к постели, за ними встали и дети. Больная что-то беспокойно зашептала, указывая на детей, и, когда муж переспросил ее, повторила громче: «Пусть они едят!»

Соня подошла к столу, взяла ложку и сделала вид, что жует, но, заметив, что взгляд матери неподвижно устремлен в какую-то далекую точку, подошла и встала в ногах кровати. По другую сторону, тоже в ногах, стояла Юлия Гурьевна. Младшие дети разместились вдоль кровати. Старая бабушка Наталья Александровна сидела на стуле чуть позади Юлии Гурьевны и Сони. Стул ей подал кто-то из столпившихся женщин. Отец Сергий сидел на своей кровати у самого изголовья жены, слегка склонившись к ней. Сколько раз сидел он так у изголовья других больных! Умирающая то опускала руку, то начинала опять креститься.

– Еничка, ты умираешь? – с болью и тревогой вырвалось у отца Сергия.

Она не ответила. Немного погодя он снова спросил:

– Еничка, ты слышишь меня?

– Слышу, – чуть прошептала она.

– Еничка, не хочешь ли еще раз исповедаться?

Не прошло еще двух суток с тех пор, как она исповедовалась и причастилась и, может быть, поэтому, или потому, что она уже чувствовала себя перешагнувшей какую-то невидимую черту, она прошептала: «Нет…»

Опять все молчали, смотря, как медленно вздымается грудь умирающей, как медленно и широко ложится крест на ее плечи и грудь. И в то же время с какой-то особенной, обостренной ясностью замечались окружающие мелочи. В углу из-за задравшихся обоев спускается тонкая паутинка, термометр на стене показывает пятнадцать градусов Реомюра, сегодня печку не раскаляли. По щеке отца Сергия скатывается слеза, и он не замечает ее…

Вдруг Евгения Викторовна из последних сил сжала руку мужа.

– Сережа, я боюсь! – вырвалось у нее.

Как и раньше, всю жизнь, так и теперь, она видит в нем защитника, более сильного физически и духовно, – руководителя, которому безусловно верит; и сейчас, в тяжелую минуту, именно к нему обращается за помощью. А он ответил, как муж и духовный руководитель, – печально, ласково и с глубокой верой:

– Не бойся, Еничка, молись, Господь милостив, Он тебя примет.

Судорожно стиснутые пальцы разжались и сложились в крестное знамение, но рука уже с трудом поднималась. Отец Сергий помог жене еще несколько раз перекреститься, потом осторожно положил ее отяжелевшую руку.

И все с трепетом следили за последними вздохами, как будто было важно, чтобы они еще продолжались, как будто, пока умирающая дышала, у живых еще оставалась надежда.

Вот еще один вздох, кажется последний, вот еще один, еще… промежутки между вздохами все увеличиваются. Вот еще один, слабый, чуть заметный… Все с замиранием сердца следят. Проходят две минуты… пять… десять… Отец Сергий осторожно прикрыл полуопущенные веки жены, осенил ее иерейским крестом.

– Спи спокойно, Еничка! Господь с тобой. – И обратил к детям залитое слезами лицо:

– Ну, детки, сиротки вы теперь.

– Вдовец ты теперь, – как эхо отозвалось в груди Сони.

Среди стоящих у дверей женщин раздались рыдания. Кто-то завел причитания:

– А и раздорогая ты наша матушка! Покинула ты нас молодым-молодешенька!

Отец Сергий резко повернулся в ту сторону. Глубокая поперечная морщина, пересекавшая переносицу и часть лба, придала его лицу суровое повелительное выражение. Таким он уже бывал иногда в тяжелые минуты жизни, но еще редко. После его все чаще видели таким. И он сказал властно, почти прикрикнул:

– Молчите, не растравляйте мне детей!

Юлия Гурьевна тоже повернулась и вытерла слезы. Ее руки слегка дрожали, как и голос.

– Теперь нужно поискать, приготовлено ли у нее что-нибудь на смерть, – проговорила она.

– Приготовлено, мама мне показывала, вот тут! – И Соня вынула из комода узелок с бельем. – А венчальное платье в сундуке.

* * *