Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

– Я только теперь начал по-настоящему понимать догматики, – говорил он как-то. Раньше я не обращал на них внимания. А вы, молодежь, знаете, что такое догматики?

– Это молитвы, которые поются после стихир на «Господи воззвах», перед «Свете тихий», – слегка смущаясь, ответил Миша (он тогда еще был дома).

– В них раскрывается догмат рождения Христа от Девы, потому они и называются догматиками, – добавил Костя.

– Вот именно, раскрывается этот догмат, но как раскрывается, с какой тонкостью, точностью и разнообразием! Кроме праздничных, имеется восемь догматиков, по одному на каждый из восьми гласов, и в каждом этот догмат изложен новыми словами, и не знаешь, какой лучше.

Он отхлебывал несколько глотков чал и переходил на другое.

– А апостольские послания! Какое там сокровище! Я что ни дальше, все больше прихожу в восторг от посланий апостола Павла. Возьмите любое из них: к Солунянам, к Евреям, к Колоссянам – написаны они для людей разных наций и обычаев, по разным поводам, а кажется, что все они писаны прямо для нас. А маленькая записочка к Филимону! Это ведь именно записочка, к частному лицу, по частному случаю… Апостол посылает к Филимону бежавшего от него и обокравшего его раба Онисима, которого обратил в христианство, и при этом пишет: «Хотел удержать его при себе, чтобы он служил мне вместо тебя… Но без твоего согласия ничего не хотел сделать, чтобы доброе дело твое было не вынужденно, а добровольно. Прими его, как меня… как мое сердце… Имея великое во Христе дерзновение приказывать тебе… по любви лучше прошу… а если он чем обидел тебя или должен… я, Павел, написал моею рукою: я заплачу… Успокой мое сердце о Господе…»[118] Как, должно быть, стал близок его сердцу этот когда-то строптивый Онисим, «которого он родил в узах». И все-таки он не боится послать его к его бывшему господину, чтобы и тот переборол свой гнев и встретил когда-то оскорбившего его раба, как брата, как представителя любимого учителя. У апостола Павла болели глаза, он не мог писать, свои послания он диктовал, только подписывал в конце: «целование моею рукою Павловою». А этой своей просьбе и обещанию заплатить придал такое значние, что пишет его сам и подчеркивает это – я, Павел, написал своею рукою. Какие после этого могут быть у Филимона претензии к Онисиму, если Павел принимает все на себя! Как все это написано, с любовью и в то же время с властью…

Иван Борисович помолчал и прибавил уже другим тоном:

– Жаль только, что чтецы взяли такую странную привычку: читают Апостол сначала тихо, ничего не разберешь, а потом кричат.

– К сожалению, эта мода повсеместно так укрепилась, что с ней ничего не поделаешь, как ни борись, – ответил отец Сергий.

Дальнейших обсуждений не требовалось, и Иван Борисович вдруг перешел на совершенно иную тему – стал рассказывать, с какими чувствами в первый раз подъезжал к Пугачеву.

– Вы меня поймите, вы тоже говорили, какое неприятное впечатление произвел он на вас по сравнению с местом, где вы жили раньше. А я ведь видел побольше вашего, видел чудную природу, большие, красивые города – Ленинград, Париж и другие. И вот когда я только что услышал о Пугачеве, и потом, когда из поезда увидел эти голые, унылые степи, этот маленький, бедный, как говорится, Богом забытый, городок, я подумал: «Может ли быть что доброе из Пугачева?»

Первое время я сильно тосковал. Наконец почему-то решил пойти к епископу Павлу. Я уже говорил, какое впечатление он на меня произвел. Какой-то необыкновенно добрый, светлый… Недавно я и жену уговорил сходить к нему. Когда мы вышли, я спросил, как ее впечатление. И знаете, что она сказала?

– Да?

– Она сказала: «Это впечатление можно выразить только музыкой». Вот вам и Богом забытый городок!

Глава 30 Сказка о китайской стене

 

Положение в приходе становилось все напряженнее. Приближались перевыборы церковного совета, и в первый раз за все время существования Нового собора некого было выбрать председателем. Прежний председатель Василий Ефремович категорически отказывался, а другие, с кем бы ни зашел разговор, и руками и ногами отмахивались, чуть только дело доходило до их кандидатуры. И духовенство, и наиболее активные верующие по несколько раз говорили со всяким мало-мальски подходящим человеком, начиная с авторитетных, влиятельных членов церковного совета, много лет занимавших такое положение, и кончая малоизвестными старичками, никогда не подававшими голоса на собраниях. И везде встречали один ответ: «Не могу». Пришлось созывать собрание не наметив кандидатур, в надежде на того, «кого Бог пошлет», и эта фраза сейчас имела особенно глубокий смысл.

Народу на собрание пришло много, и все чувствовали себя тревожно. Все, даже наименее интересующиеся церковными делами, знали, что никто не решается работать председателем, и понимали, что может грозить собору, если председатель так и не найдется.

– Михаил Васильевич, запевайте молитву.