Отшельник

Сразу после сиесты Эрхард поехал домой. По пути заехал в «Гипердино» и купил хлеб, дешевый сыр и газету. Он прочитал ее всю до единой строчки после того, как осмотрел Беатрис – проверил пульс и зрачки; перевернул ее и помассировал руки и ноги, чтобы кровь не застаивалась. Послушал ее дыхание, опустив голову почти к самому ее рту. Но Беатрис не произнесла ни звука. Только хлюпал аппарат искусственной вентиляции легких. Эрхарду казалось, что он знает ее тело так же хорошо, как тело любой женщины, с которой он когда-либо жил или которую любил.

Странно находиться рядом с человеком без сознания. Обычные правила поведения здесь не действуют. Он помыл ее, протер все тело влажным посудным полотенцем. Осторожно. Наблюдал, как поднимается и опадает ее живот, и вспомнил, как сидел рядом с ней на пляже или на террасе на крыше. Когда она делала вдох, ее дыхание, тихое и глубокое, делалось тревожно легким. Лицо тоже казалось бледнее. Он нашел в записной книжке телефон доктора Мичеля Фальяндо. Прошел день. Никаких изменений и улучшений не наступило. Мичель задал Эрхарду разные вопросы. Спросил, двигалась ли она, – и еще многое другое. На все вопросы у Эрхарда один ответ: нет. Пульс стабильный, примерно 61 удар в минуту; аппарат ИВЛ работает нормально. Впервые он услышал сомнение в голосе доктора. Если за следующие сорок восемь часов в ее состоянии не будет никаких улучшений, ее все же придется отвезти в больницу. Без пищи и воды она в лучшем случае проживет три или четыре дня. Кроме того, здесь ее увидит всякий, кто зайдет к нему в дом… Эрхард пробовал передвинуть диван, но без толку. Собственная беспомощность выводила его из себя. Беспомощность – и бездействие. Поэтому он начал устраивать ей лежанку в чулане, помещении с самым высоким потолком.

Если перенести ее на верхнюю полку и закрыть дверь, ее никто не увидит, даже если дверь в чулан случайно откроется. С другой стороны, ему удобнее будет осматривать ее, встав на ящик. Над верхней полкой есть даже розетка; аппарат ИВЛ можно поставить рядом с матрасом. Занимаясь тяжелой работой, он забыл о времени. Он распилил старые рейки и привинтил друг к другу. Нашел в сарае старые доски и перетащил их в чулан. Уложил их на верхнюю полку и вставил рейки. Одна доска оказалась слишком широкой и не прошла в дверь; пришлось отпилить кусок. После того как лежанка была сделана, он принес удлинитель и поставил в изголовье ночник. Потом с трудом поднял на лежанку матрас, на котором раньше спала Алина, и прикрепил его к доскам широкой планкой. В два часа, когда край солнца коснулся гор, он пил коньяк из винного бокала и слушал Гиллеспи по «Радио Муча». Во время очередного выпуска новостей про мальчика не было сказано ни слова. Все жители острова быстро забыли о нем.

– Только не я, – заметил Эрхард, обращаясь к Беатрис. Ему предстояло самое трудное. Самое худшее.

Сначала он перенес в чулан аппарат ИВЛ и включил его в сеть; аппарат зашипел, как разгневанная кошка. Потом он взвалил Беатрис на плечо, придерживая рукой катетер и мочеприемник, и медленно двинулся к чулану. Он шагал очень осторожно, переставляя ноги. Встал на ящик, потом на стул и по планке перекатил Беатрис на матрас, а затем подвинул к стене, подальше от края, в угол, освещенный только слабой лампочкой ночника. Мочеприемник лежал на нижней полке. Может, на время отключить аппарат ИВЛ? Нет, он не стал рисковать, не стоило связываться с техникой, в которой не разбираешься.

Потом он вернул в чулан все, что стояло там раньше: консервные банки, старые мотки бечевки, бутылки с оливковым маслом и уксусом. Он ничего не выбросил, даже продукты, у которых вышел срок годности. В конце концов помещение снова стало похожим на чулан. Вид не слишком уютный, зато кажется, что здесь ничего не трогали.

Потом он проверил генератор, заправил его дизелем, надеясь, что делает это в последний или предпоследний раз. Выложил на тарелку сыр и стал есть, глядя в окно на дорогу. День клонился к вечеру; пыльная земля все больше темнела.

Полиция приехала в девять вечера. Он думал, они спохватятся раньше.

Полицейский был один – Эрхард разглядел его силуэт в темной машине, фары высвечивали рытвины. Это Берналь. Он узнал его по походке и по ковбойским сапогам. Эрхард ждал, пока тот постучит несколько раз, и только потом открыл дверь.

– Отшельник!

– Берналь.

Эрхард не пригласил его в дом. Во всяком случае, не сразу.

– Объясните, что с вами не так?

– О чем вы?

– Билл Хаджи. Младенец на пляже. Ваши друзья Беатрис Колини и Рауль Палабрас… Беатрис умерла, Рауль бесследно исчез.

– Остров у нас маленький, тесный.

– По-моему, весь мир тесен.

– Вы же меня знаете. Я не имею никакого отношения к ее смерти.

«Так и есть», – подумал Эрхард.

– Знаю, но какое-то время мы сомневались. Во всяком случае, пока вы – не подозреваемый.

– Рауль и Беатрис – мои лучшие друзья. Я и не мечтал о…

– Были.

– Что?

– Они были вашими лучшими друзьями. Говорите о них в прошедшем времени.

– Возможно, Рауль Палабрас еще жив.

– Вам известно, где он?

– Нет. То же самое я говорил вашему коллеге.