Отшельник 2

– Сухари сушить в дальнюю дорогу, – съязвила Ефросинья, но потом смилостивилась и снизошла до совета. – Вызывай государевых фельдъегерей. А то у них всей службы – в кружало за мёдом для боярина Кутузова бегать. Пущай в дальние страны проваливают, неча на казённых харчах морды наедать.

Антип вспомнил служащего как раз в фельдъегерях младшего брата, появляющегося дома по великим праздникам, обветренного, пропахшего дымом костров и жилистого как провяленная под седлом старая конина, и усмехнулся. Вот уж кого нельзя упрекнуть в бесполезном проедании казённых харчей, так это их. Дождь, снег, мороз, война, чума… ничто не должно помешать доставке послания точно и в срок. Небось в персиянском Дербенте до сих пор по ночам с криками просыпаются, ежели ещё один гонец с письмом к ихнему шахиншаху приснится. И стену, подорванную в четырёх местах, до сих пор не восстановили. Фельдъегеря, они такие! Они совсем немного подвигами до «того самого» десятка Маментия Бартоша не дотягивают.

– Ладно, Фросенька, не ори. Сейчас вызову. – Антип щёлкнул кнопкой переговорника. – Савва, ответь Антипу. Да, у меня без происшествий. Там вокруг тебя никто из адашевских орлов не летает? Да, государева служба, она самая. Хорошо, Савва, жду в зале Совета.

Ефросинья, внимательно прислушивавшаяся к разговору, с облегчением вздохнула и присела на лавку у двери:

– Тоже подожду, а то мало ли чего. На вас, оглоедов, никакой надежды нет.

Авторское отступление.

История доставки этих писем заслуживает отдельной книги. И не одной. Может быть, и в десяток томов не поместится описание приключений и подвигов славных государевых фельдъегерей, чьё стремление выполнить свой долг сносит все преграды на пути.

Много там чего было, во что не сразу и поверишь. Один только сожжённый Инсбрук… и оставленная жителями Падуя… и расстрелянный у стены собственного палаццо венецианский дож… и объявленная вольной республикой некогда грозная Кабарда… А утопленный в колодце эмир Гранады? А магрибские пираты, вынужденные отныне базироваться на Занзибар и Мадагаскар? А апоплексический удар головой о булыжную мостовую, случившийся с архиепископом Памплоны?

А вы говорите – детские игры в самостоятельность! Да что вы понимаете в детских играх, мои уважаемые читатели!

Три месяца спустя. Земли бывшего Великого Княжества Литовского.

Новогрудок город старый, и древностью лет спорит с самим Господином Великим Новгородом, заодно заявляя о своё праве называться единственно верным, правильным, легендарным и летописным Новгородом, куда пришёл Рюрик сотоварищи, и откуда, собственно, и пошла Русская земля. А что до названия… там испортили злокозненные ляхи за беззаконные жмудины правильное звучание, превратив Новагород сначала в пошлый Новагородок, а потом в нынешний похабный Новогрудок. Неужели никто не видит злой умысел?

Но древность древностью, а вот укреплениями город похвастаться не мог, потому тревожный набат и крики о появлении большого татарского войска посеяли среди жителей ужас и отчаяние. Куда бежать и где спасаться? Разве что замок грозно высит стены, но туда все не поместятся. А если и поместятся, то никак не успеть с починкой выбитых в прошлом году ворот. А если и починить, то где взять припасов для сидения в осаде?

Сейчас как набегут!

Сейчас как посекут саблями вострыми!

Сейчас как повяжут верёвками крепкими!

Но оставалась в глубине души надежда, что скромная деревянная ограда, которую стеной назвать язык не повернётся, не привлечёт внимание находников. Вроде как с бедных и взять-то нечего, так зачем силы тратить. С тем и затворились, со страхом и унынием ожидая разрешения своей судьбы.

Но не обошлось – татары остановились в одном полёте стрелы от города и принялись обустраивать лагерь. Только какой-то странный, будто и не татарский. Круг из возов, цепи между ними, внутри круга палатки ровными рядами, в оставленных проходах огнедышащие жерла на солнце поблёскивают, а возле них караул с тлеющими фитилями. И вкусно запахло кашей, что варится с обжаренным на сале луком.

От лагеря к городу неторопливым шагом двинулся единственный всадник в богатых доспехах, но без шелома. Голова брита наголо, подбородок тоже скоблён чисто, и только длинные усы на грудь спускаются. В руке татарин держал белый платок, которым то и дело вытирал вспотевшую от жары лысину. Подъехав к воротам, он пнул тонкие доски носком сапога, и крикнул:

– Эй, литвинский урус, выходи! Одна вопроса есть! И вторая вопроса есть! И квасу захвати, а то расплавлюсь к херам.