Отсчет пошел

— Масутацу Оямы, — терпеливо повторил японец. — В переводе на ваш язык это означает «Приумножающий свои достижения подобно великой горе».

— Ого! — присвистнул я. — Родители этого господина здорово постарались, выдумывая такое имя.

Японец несколько помрачнел, и его неизменная улыбка стала более казенной.

— Великий Масутацу сам выбрал свое имя и свой путь. Ваши соотечественники сказали бы, что это псевдоним, хотя в действительности псевдонимы призваны скрывать их обладателя, тогда как имя Приумножающего лишь полнее раскрывает сущность этого человека.

— И что же он сделал такого великого, ваш Ояма? — не слишком вежливо спросил я. Признаюсь, к тому времени я слегка продрог и устал и поэтому не горел желанием терпеливо торчать на одном месте, пока странноватый японец щедро развешивает на моих многострадальных ушах лапшу про какого-то грандиозного Учителя.

Японец, казалось, не обратил никакого внимания на мое нетерпение.

— Масутацу Ояма — великий боец и философ, но главной целью его жизни было создание Кекусинкай — общества абсолютной истины.

Мне к тому времени неоднократно приходилось слышать от своего тренера об этой загадочной разновидности карате, и я, прогнав прочь сладкие мысли о возвращении домой и чашечке горячего кофе, буквально засыпал японца вопросами о нем и о его Учителе. Мой собеседник с японской терпеливостью отвечал на все мои вопросы.

Звали его Хироси Хиромацу. Несмотря на то что это имя показалось мне не очень благозвучным, Хироси им страшно гордился. Как я узнал впоследствии, японцы с трудом могут четко произносить букву «р», и поэтому имена, в которых эта буква встречается несколько раз, считаются привилегией высших слоев общества либо даже гангстеров японской якудзы. О своем Учителе он говорил достаточно скупо, но тем не менее, насколько я понял, старина Масутацу оказался опытным педагогом, и вряд ли хоть у одного тренера в мире подопечные были заинтересованы в победе больше, чем ученики Оямы. Так, накануне первых международных соревнований Учитель прошелся перед своей сборной и заставил каждого из бойцов дать клятву, что в случае проигрыша он совершит харакири, прилюдно вспоров мечом свой живот и вывалив на татами кишки. Честно говоря, я не нашел ничего удивительного в том, что сборная тогда одержала внушительную победу. Вскоре после того памятного соревнования Хироси отдалился от своего учителя и примкнул к недавно возникшему движению японских коммунистов «Акахата», по делам которого и оказался в Москве. Каковы были цели его пребывания в столице России и почему он решил здесь остаться на всю жизнь, было для меня загадкой на протяжении многих лет знакомства с Хироси, не вполне понимаю я его и теперь. Единственное, что было ясно, так это источник дохода предприимчивого японца. Дело в том, что он содержал здесь небольшой центр обучения своему искусству. Конечно, его уже давно должны были прикрыть, но у компетентных органов все время до старины Хиромацу не доходили руки — то ли из-за его прошлых заслуг в международном коммунистическом движении, то ли потому, что его клиентами были в основном иностранцы. Как бы то ни было, я загорелся идеей непременно взять в этом центре хотя бы пару уроков, а там — поглядим.

Когда я прямо сказал об этом Хироси, да еще и намекнул, что мы за ценой не постоим, лицо японца, похожее на печеное яблоко, вновь изобразило задорную улыбку, он неожиданно повернулся и, ни слова не говоря, потрусил вниз по улице, да так шустро, что я с трудом за ним поспевал. Миновав несколько кварталов, Хиромацу юркнул в один из многочисленных московских двориков.

Я немедленно вбежал следом, но проклятый японец исчез, словно под землю провалился. Впрочем, так оно и было — после беглого осмотра двора и пропахших окурками и мочой подъездов я обнаружил вход в подвал. Лампочки, разумеется, не было, и я на ощупь, хватаясь пальцами за холодные стены, спустился вниз и толкнул незапертую дверь.

В лицо мне ударил яркий свет, и я на мгновение зажмурился. Открыв глаза, я обнаружил себя в небольшой чистенькой раздевалке. Из-за двери слева доносился приглушенный гомон. Тихонько заглянув в дверной проем, я обнаружил большую, ярко освещенную комнату с полом, покрытым татами. В углах на специальных стойках были укреплены импровизированные макивары — обмотанные толстым слоем зеленой изоленты палки для отработки ударов. Одну из стен скрывало некое подобие шведской стенки. В комнате находилось несколько учеников. При виде сэнсея, вскоре после моего появления вошедшего из другой двери, они быстро уселись на пятки в молчаливом ожидании. Хиромацу коротко кивнул им и внимательно посмотрел в мою сторону. Мне не оставалось ничего другого, кроме как войти.

При виде уставившегося на меня десятка глаз я почувствовал всю нелепость сложившейся ситуации и наобум ляпнул первое, что пришло мне в голову.

— Добрый вечер, — глупо сказал я. — Меня зовут Влад, и я хотел бы заниматься с вами.