Отрок. Бабы строем не воюют

И в самом деле, несколько дней назад на ночных бабьих посиделках Верка вдруг замолкла на полуслове и задумалась, что само по себе уже не лезло ни в какие ворота. Какие именно и чьи слова так надолго заткнули рот Говорухе, так и осталось тайной, потому что она вдруг встрепенулась и подскочила на скамье так, что сидевшая рядом с ней Ульяна поперхнулась квасом.

– Эт что выходит-то, Анна Павловна! – громогласно возвестила она. – Эт мне щас в голову-то пришло, что, значит, и мы не хуже мужей теперь? Свой десяток у нас тут получается, бабий.

Сидевшие за столом женщины оторопели: сперва от неожиданных слов, а потом – задумавшись над их смыслом. Верка же пристукнула по столу кулаком, как будто продолжала горячий спор (и с кем бы это?):

– А что? Они-то вон завсегда все важное десятком обговаривают и, что им с этим делать, совместно решают. Что бы в Ратном или поблизости ни стряслось – да вон хоть когда Корней Агеич про отделение Андрея объявил, – все десятки это дело меж собой обсудили, уж будьте покойны! Сидят, ладно если квас хлебают, – теперь она пристукнула по столу уже кружкой, хорошо, пустой, – а то и пиво, и языками чешут. Если уж по совести-то, ведь они тама не пашут, не воюют, а считаются при деле. – Верка подняла вверх указательный палец и чуть не по слогам произнесла: – ОБСУЖДАЮТ!

– Эка ты хватила, – с сомнением покачала головой Ульяна. – Бабы-то в Ратном тоже у колодца все обсуждают…

– А вот так, да не так! – остановить, а тем более переговорить Верку было не очень-то просто, глаза у нее так и горели. – У колодца бабы все в кучу валят и сплетни друг про друга врут, а мы тут РЕШАЕМ! Вместе собрались, обговорили, что и как, а потом – что делать. И нет у колодца командира, а у нас вот Анна Павловна за десятника. За ней и слово последнее!

Анна тогда только досадливо поморщилась про себя: «Ну не хватало мне ко всему еще и бабьим десятником заделаться». Зато сейчас, после откровений Филимона про служилых баб давешние Веркины слова всплыли в памяти. И то, как спокойно, будто само собой разумеющееся, восприняли их остальные, больше не удивляло. Видимо, они и сами чувствовали то же самое, только в слова не облекали. А Верку несло дальше:

– А коли припрет, так мы и в воинском деле мужам нос утрем! Вспомните, что тут Тонька с Млавой учинили, а уж на что неудельные! А ежели нас обучить да оружие в руки дать? Может, к службе, как мужи вот, мы и не способны, но, ежели в раж войдем да ежели своего коснется, – всех сметем! Про Василису Черниговскую, что в Киеве мужа своего выручила, всех мужей одолела, слыхали? Вот это дело! За своего потому что…

– Да слыхали, Вер, слыхали, – поморщилась Анна. – Только Корней говорил, что та Василиса переспала с князем, и все, а красивую сказку потом люди сочинили…

Верка собралась было возразить, но неожиданно ее опередила Арина:

– И что, князь так размяк, что мужа ее освободил? – усмехнулась она. – Уж и не знаю, что больше на небылицу похоже: что баба воев в честном бою побила или то, что зрелый муж, князь, из-за нее все свои прежние замыслы порушил?

– А я что говорю? – с жаром подхватила Верка. – Корней-то Агеич там не был, ему, наверное, тоже кто-то передал. Да не из первых рук. А мужи-то, известное дело, все переиначили потом… Обидно им, вишь, признавать, что баба воев побить смогла. Про давнишних поляниц-то все знают, что они в поле наравне с мужами бились, а чем нынешние хуже? Вот и Василиса та, видно, поляницей была!

– Не поляницей… Но воспитывали ее и учили с детства, как поляницу… – опять вмешалась Арина. – Бабка мне ту быль частенько рассказывала. Впрямую не говорила, но, думаю, знала она если не саму Василису, то уж ее наставницу – точно. И про то, что мужи потом ее опорочили и слух пустили, что переспала с князем, тоже поминала. Да только тот слух тоже… палка о двух концах. Князь-то, получается, слабость проявил, перед бабой растаял? И вышло, что князь сам чисто баба капризная…

Женщины все вместе насели на Арину – выспрашивали, что еще ей про ту Василису рассказывали, а Верка опять затихла. Сидела, подперев подбородок кулаками, глядела на рассказчицу широко раскрытыми глазами. Анна даже подумала, что в первый раз Говоруха другого так слушает, да промахнулась боярыня – Верка не слушала, а думала, оказывается. И надумала! Когда Арина закончила рассказ, а ее слушательницы, затихнув, переживали заново историю чужой любви и верности, Верка поднялась со скамьи, уперла руки в бока и громогласно заявила:

– А вот им всем!

Оглядела оторопевших собеседниц и, скрутив кукиш, с торжествующим видом показала его всем присутствующим – разве что под нос каждой не сунула.

– Вер, ты о ком? – осторожно подергала ее за рукав Ульяна.

– О мужах, о ком же еще! Они, понимаешь, решили! Да щас! Василису опорочить?! Не дам!

– Да ты-то что тут сделаешь? – пожала плечами Анна. – На чужой роток, сама знаешь…

– А вот и нет! У нас свои рты есть!

– Ну и что?

– А то! Ну подумайте сами…

Верка не смогла дольше сдерживать рвущийся из нее восторг и захохотала так, что переломилась в поясе, навалилась всем телом на стол и разве что ногами не дрыгала, взвизгивая. Плава уже приготовила ковш с холодной водой, чтобы угомонить подругу, но та, утирая глаза и всхлипывая, утвердилась наконец на ногах и на удивление рассудительно объяснила:

– Ну вот сами посмотрите: выйдет моя Любава замуж, родит… Кто ее детям сказки рассказывать станет, а? – с улыбкой на все лицо она оглядела недоумевающих собеседниц. – Кого дети малые слушают, а потом эти сказки своим детям-внукам передают?

– Ой, а ведь и правда… – потрясенно прошептала Арина. – Я-то ведь сейчас тоже бабкину сказку вам передала…

– Во! А я что вам талдычу! А уж я расстараюсь! Уж я расскажу! – и Верка опять засмеялась, теперь уже от предвкушения, но сейчас ее поддержали все собравшиеся на кухне женщины.