Отрок. Бабы строем не воюют

– Прошла… – Арина помолчала, подбирая слова. – А сама так учить не смогу. Бабка-то меня многому наставляла, но так, чтобы к своим таинствам не приобщить. Да и мала я была, кое-чего просто по малолетству не понимала. Правда, она говорила: время придет, осознаешь, тогда само все вспомнится. Так что я, считай, до сих пор ее науку постигаю. То думаю, что все уже поняла, а вдруг происходит что-то и в ее словах новый смысл открывается… Да и лекарское дело она хорошо знала, а я этому не учена.

– Ну ладно, ладно – «не учена»! Но то, о чем я рассказал только что… я правильно догадался?

– Да, почти.

Анна слушала разговор старого наставника с Ариной и чувствовала, как пылают у нее уши; хорошо под повоем не видно. И не понять, то ли от смущения, то ли от злости на себя, то ли от обиды на жизнь… За то, что обделена той легкостью, с которой Арина сейчас с Филимоном говорит? Слова медленно подбирает, смущается, но все равно заметно, что нет у нее того внутреннего запрета, который боярыня до сих пор в себе преодолеть не в силах. Вроде и замужем прожила намного дольше Арины, и детей родила и вырастила, а поди ж ты… И представить себе не могла, что о таких вещах можно словами говорить, тем более с мужчиной.

Фрол разговоры не то что не любил – просто не считал нужными. Зачем с бабой разговаривать? О том, что супружеская любовь, оказывается, может стать счастьем и радостью, Анна не от мужа узнала, а от его брата, уже вдовой. И радовалась, что эта сторона бытия совсем-то уж ее не обошла, пусть хоть так, украдкой. А теперь, когда в ее жизни опять появился Алексей, пробудилась и надежда, что не все упущено, что есть возможность что-то поправить.

«Жизнь-то не кончена, Анюта! Пусть только Лешка живым вернется…»

А Филимон тем временем заканчивал совет:

– Ну, значит, тогда сделаем так: ты, Анюта, сведешь Арину с Настеной. Всего, что надо, никто из вас троих не знает, а вместе, я думаю, как-нибудь разберетесь. Настена свои лекарские знания к этому приложит, Арина – то, что помнит из бабкиной учебы, а ты… Тебе тоже есть что сказать, потому что из вас троих только ты одна и детей рожала, и с мужем жила, да и вообще весь путь от девчонки до матери и большухи прошла. А до мудрой старухи, – Филимон хитро ухмыльнулся, – тебе, считай, всего ничего осталось, годов десять, самое большее – пятнадцать. Боярство тебя на этом пути подхлестнет. Ну и еще из вас троих только ты одна твердо знаешь, какой вред в этом деле незнание приносит.

«Да уж… на собственной шкуре испытала…»

– Ну и приглядишь, чтобы Настена учебу эту совсем уж в Макошину науку не превратила. Твой урок и твой крест, боярыня, так все устроить, чтобы эти знания христианству не перечили… Или чтобы христианство этим знаниям дорогу не перекрыло. Хоть наизнанку вывернись, а сумей.