Отрок. Бабы строем не воюют

Филимон ушел, девчонки с Юлькой еще не вернулись из леса, и думать о том, что они там сейчас делают, не хотелось совершенно. И без того тошно. Нашла себе советника – кучу всего на голову вывалил, вперемешку. Разобраться бы теперь. Для начала хотя бы отделить обычные мужские… как бы помягче сказать… ну пусть будут убеждения (а что, мужи ведь и впрямь незыблемо убеждены в своей правоте) от мудрых советов. Все-таки не ошиблась с выбором советника, слава богу, что есть такой под рукой. Ну и от совсем уж ошеломляющих открытий тоже.

Арина молчала: то ли о чем-то задумалась, то ли просто ждала, что боярыня первой заговорит.

«Досталось ей сегодня: чуть что – вранье, и все тут!»

– Даже и не знаю, чем он меня сегодня больше поразил… – Анна откинулась на спинку стула и вертела в руках железное стило, рассеянно глядя перед собой. – После прошлого раза я невесть каких откровений от него ждала. Думала, редкостного понимания муж, все мои вопросы единым махом разрешит… А тут на тебе! Разрешить-то разрешил… но столько еще подкинул, не знаю, разгребем ли…

– Да уж… И прав он во многом, но… – Арина упрямо закусила губу, – он-то нам сколь всего наговорил, а нас и слушать не пожелал! Чуть наши слова с тем, что он для себя решил, не совпадают, так сразу рот затыкает или враньем обзывает… И как тут ответишь, не нагрубив ему в ответ?

«Да-а, милая, отвыкла ты от мужей, пока за родителями жила… Отец-то, видать, оберегал овдовевшую дочку… да и не говорят отцы о таких вещах, это только нам так повезло, с Филимоном».

– Ну откуда он знает, что вранье? – запоздало обиделась Арина. – Он ведь даже и не дослушал меня, и не понял, что я хотела сказать.

– Это как раз дело обычное, Филимон слушать хотя бы пытался… Правда, слышал только то, что готов услышать. На свой лад твои слова истолковывал. Только ведь никто другой и не подумал бы с бабами что-то обсуждать, ну кроме каких-то забот по хозяйству. Нас с тобой он счел такой беседы достойными, а это уважение, и немалое.

– Ну да… Но все равно, он же не только умудрен, но и баб, по всему видать, понимает и жалеет, не считает нас, как иные, совсем безмозглыми и бесчувственными, а поди ж! Неужто и все они ТАК?

– Нет, Арина, не так. Гораздо хуже. Потому-то я и молчала, сколько могла, что пользы от возражений никакой не видела.

Арина несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь. К ней постепенно возвращалась ее обычная рассудительность.

– Но и польза от этого разговора есть. После того, что Филимон сказал, мне и про Фому многое понятно стало. Раньше я над таким и не задумывалась – ну есть оно и есть… как дождик там или мороз зимой… А теперь поняла: они же все уверены, что раз бабы не рвутся на ратные подвиги или в дальние походы, так нам и не надобно ничего в жизни, кроме как им прислуживать. И само это нам уже награда.

– Твой Фома хотя бы любил тебя, а многие бабы и этого не видят. Толкутся целыми днями по хозяйству, на огородах да в поле убиваются, а муж даже и слова ласкового не скажет. Ну и сам в ответ не услышит, само собой… Так что если даже и есть у них поначалу любовь, то привычка и обыденность ее быстро убивают. Да какая там любовь, о чем я! – махнула рукой Анна. – Выжить бы самим да детей вырастить.

Сейчас, задним числом, Анне приходили на ум возражения, которые можно было бы высказать умудренному жизнью старому наставнику. Как ни сокрушался он о том, что обыденность лишает баб крыльев, но ведь ни словом не помянул, что зачастую именно мужья те крылья и подрезают, незаметно так, по перышку выщипывают, лишая тем и свою жизнь ответной радости. И не только мужам нужна и важна сторонняя оценка их делам – женщинам она тоже необходима, как бы и не побольше. Только мужи на друзей-приятелей, соратников или соперников поглядывают, к их словам прислушиваются, а женам еще и мужская оценка важна.

Но самыми неприятными для Анны стали слова Филимона про бабьи войны. Как-то так получилось у него, что все, ну совершенно все бабы готовы друг другу горло рвать за любого, даже самого завалящего мужичонку.

«Ага, даже если он тебе трижды ненадобен. Вон Арина Глеба отшила, так он не поверил – быть того не может! Будто мы только о том и печемся, как бы соседка мужа не увела! Да умная баба не на соперницу злиться будет, а с себя для начала спросит, что не так сотворила? Если в мужья кобель блудливый достался, тогда хоть всех баб в округе изведи, он все равно себе отыщет. А коли сама в чем виновата, и его от тебя с души воротит, как от прокисшей сметаны, так думай, что тут еще можно поправить. На соседок же напраслину возводить – последнее дело. А он заладил – войны, войны! По Лушке Безлепе всех баб меряет!»

Арина будто подслушала ее мысли – или и ей поперек души слова Филимона легли?

– Да-а… Лихо он по бабьим войнам прошелся! Будто по-иному и не бывает! А ведь получается, что дядька Филимон сам себе и противоречил! – вдруг фыркнула она насмешливо. – Эх, жаль, ушел, я бы его спросила…

– О чем это ты?

– Да спросила бы, за что мужи баб любят? Вот он же свою жену любил? Неужто он ее совсем уж дурой считал?

Анна с недоумением воззрилась на Арину:

– Ты что плетешь? Умная была женщина, таких бы побольше. И души редкой – детишек и его, и своих одинаково растила, да и вообще… Моя свекровь ее очень уважала.

– Вот! – кивнула Арина. – Значит, он ее любил за ум и доброту или еще за что, а по его словам выходит, не баба она была! Ведь все мерзкое и дурное, что ни на есть, он именно бабьей сущностью нарек, так?

– Так.

– Выходит, ум, терпение, доброта и прочее есть от этой сущности отказ! От своего бабьего естества отказ, получается? То есть все дурное – бабья сущность. Но любят-то как раз не дур, ну по-настоящему-то если… на всю жизнь? Дурой только вначале можно плениться, если собой хороша, а потом она любому мужу опротивеет. Так выходит, что они все и любят только… – молодая женщина задумалась, подыскивая нужное слово и, не удержавшись, прыснула. – Любят-то они недобаб?!

Отсмеявшись, Арина вытерла слезы и взглянула на улыбающуюся Анну:

– А то, что мы только для мужей прихорашиваемся… Ну не так он про это говорил! – она упрямо закусила губу. – Ну все к войнам свел! Хотя взгляды мужей, конечно, приятны, но ведь главное тут не над другими бабами возвыситься. Это и впрямь нам самим нужно. Вот когда я дома жила и Фому оплакивала, думала, что жизнь кончилась… Какие там наряды – я бы и в мешке драном ходила, ничего меня тогда не радовало! – Она беспомощно развела руками. – Понимаешь?

А когда Андрей появился – захотелось. Ну ладно еще, когда он меня видеть мог, тут я бы согласилась с Филимоном. Даже если я точно знала, что Андрей меня не увидит, все равно у меня сердце от счастья пело… Я опять жить начала – оттого и радовалась. В пошивочной прихорашивалась, когда меня не видел никто… покрутилась перед зеркалом, приложила к себе бусы… И пусть не видел меня никто, но на душе-то все равно праздник! Как женщина себя чувствует, так она и выглядит, а как выглядит, так и чувствует! – улыбнулась Арина. – Вот нам и надо иной раз выглядеть… не для мужей и не для соперниц – для самочувствия! Вот. А он – войны…

«Вроде бы то же самое, что и Филимон говорил, а не совсем… Мужи только внешнее видят, – что взгляды их привлекаем и, стало быть, за них воюем… Но ведь не так! И для себя, бывает, прихорашиваемся, когда не видит никто… Коли это желание пропадает, то словно и не живешь… Тогда вообще ничто не радует.

Ой… А ведь я с Фролом как раз так и жила! Не сразу, конечно, но все к тому шло. Ничего не хотелось, ничего не ждала и ни о чем не мечтала. Еще несколько лет – и вовсе от Татьяны ничем бы не отличалась… Детей родила – и ладно, теперь вырастить бы. Терпела, а не жила! И думала, что так и надо, что иначе и не бывает. А потом беда эта навалилась и перевернула все! Жутко вспомнить, что пережила и в каком болоте чуть не утонула. Что помогло тогда? Страх за семью? За Мишаню? Лавр? Или… если искать общее… Вот! Чувства! Страсти! Все равно какие, но когда их нет, то женщина не живет, а небо коптит!»

– И не прав Филимон, что мы между собой вечно враждуем! – продолжала между тем возмущаться Арина. – Вон в крепости сколько баб, а друг с другом не собачимся. Одно же дело делаем… Ой, а может, потому и живем дружно – как раз из-за общего дела? Помнишь, Верка-то про бабий десяток говорила? Как считаешь, Анна Павловна, права она?