Отражение стрекозы

— Неужели все настолько плохо, что сюда заявилась аж сама Владыка Серого ликориса, повелитель подземного царства, с её слугами, чжосы́нъсачжа́[1]? — выпустив голубой мятный дым из длинной чёрной трубки, спокойно спросил господин Пэкхо.

[1] Чжосынъсачжа (저승사자) — жнецы смерти.

— Точно, я не припомню, чтобы такое вообще происходило, — в этот раз произнесла Хвэху. — Даже во времена пяти правителей.

— Ты всегда что-то не помнишь, глупая мартышка.

— Я не мартышка, идиотка! Тебе бы стоило закрыть клюв, Чжучжак: слишком много возомнила о себе. Это на твоих территориях снова твориться беспорядок с зерновыми воинами.

Госпожи Чжучжак и Хвэху злобно смотрели друг на друга и были готовы наброситься в первую же секунду.

Со стороны востока-юга повалил другой, огромный и зелёный дым. На этот раз это была большая фиолетовая лягушка — господин Чжава. По сравнению с господином Пэкхо, он курил в три раза больше и всегда по-разному: то можжевельник с шалфеем, то женьшень с эвкалиптом, даже были хурма, виноград и батат. Дух фиолетовой лягушки и голубого тигра всегда имели здоровую конкуренцию в поисках лучшего состава курительной смеси. Порой они настолько хвалились друг другу новыми вкусами, что рядом стоящие или лежащие с ними существа не могли ничего видеть дальше своего носа.

«Сегодня ещё можно хотя бы лапку, мур, увидеть. Мур-отлично».

— Если вы хотите отдать ваши территории после смерти мне, то прошу, не забудьте про именную печать на документе, — хитро улыбаясь, предложил господин Чжава. Он сидел расслабленно, в распахнутом коричнево-болотном магочжа[2], с вышитыми медью камышами, и с маленьким красным листом, заменяющим шляпу, на голове.

[2] Магочжа (마고자) — корейская традиционная мужская безрукавка без съёмного воротника.

— Слишком размечталась, жаба! — Госпожа Чжучжак злилась, но уже не так сильно, как раньше.

— Дубина моя, я лягушка! — произнесла Чжава и ударила её слегка трубкой по голове на конец.

— Ай, — сказала она, потирая нежно хохолок. — Вот если бы не моё уважение к тебе, дух восточного юга, то я бы отомстила.

«Вроде бы, мур, когда триста лет назад засуха заставила людей на юге драться насмерть за рис, то господин Чжава потратил много сил на создание улучшенной версии, мур, водных каналов для мур-мурошения. Даже где-то посеял свой хэбао[3], мур, пока спасал Чжучжак, решившую раненой полетать над глубокой водой, муря».

[3] Хэбао (荷包, hébāo) — шёлковый мешочек, где хранили всякие мелочи: табак, деньги, травы от духов и т. д.

— Каков ваш окончательный вердикт? — из ниоткуда сказал баритонный голос. Жёсткий и властный.

— Владыка Белого персика, вы в третий раз на моей памяти пришли на собрание, — выдохнул пар из трубки Пэкхо. — Что ж, это неудивительно, потому что миру снова грозит опасность.

— Да, давно мы не виделись с вами, мои дети. А помните, когда цвёл персик, и мы устроили чаепитие из его лепестков. — Чуть расслабился владыка, вспомнив прошлое. Он, чуть кашлянув и вернув серьёзность в голоса, продолжил: — Кхм, сейчас не время вспоминать былое. Что вы решили, хранители Чжэё? От вас зависит многое.

— Впрочем, как и всегда, — сказала Чжучжак. В этот момент она прекратила быть несерьёзной и вспыльчивой, понимая всю важность нынешней ситуации.

— Сащин и пансащин, мы проведём голосование. Кто за уничтожение Дэиля и Михвы, поднимет лапы, кто против, тот промолчит. Все правила вы помните отлично, — объявил Хэгом, дух чёрного медведя. — На счёт пять все проголосуют. И, эр, сань…

Все переглядывались меж друг с другом, пока дух северо-востока заканчивал считать.

— У!

— Вот же загвоздка, — нервно хихикнула Гальма, дух запада-юга, впервые подав голос на собрании.

Пэкхо, Хён, Чжава проголосовали против, Чжучжак, Му, Хвэху — за, а Чхоннён, Хэгом, и Гальма приняли нейтральную сторону.

— Ещё не всё потеряно: у нас есть ещё Хонъунмё! — радостно сообщила Му, по-змеиному сощурясь. Её муж — черепаха Хён — был недоволен её позицией, но ничего не мог поделать с самовольной женой.

— Хонъунмё… — размышлял немногословный Чхоннён. — Этот дух красной панды разве не твоя помощница, Хэгом?

— Всё верно, хён. — Медведь волновался, поэтому, сложив лапы вместе, мял их.

— Так, как вы думаете, братья и сестры? Давайте пусть проголосует ещё и Хонъунмё! — не успокаивалась змея-хранительница.

Выдув пар и успев сказать раньше Пэкхо, Чжава произнесла:

— Дух красной панды ещё не прошла испытания сащин, тем более пансащин, поэтому на данный момент её голос, как и участие, не засчитываются. Ты же это прекрасно знаешь, Му. Не ты ли кичилась, что идеально помнишь шестикнижие до последней строчки? Уже позабыла, старая?

— Какая я тебе старая, называй меня старшей наставницей? — рассердилась одна из сащин севера, показывая раздвоенный язык.

— Извини, старая, но у меня лишь один наставник. И это не ты, а он. — Показал трубкой на Чхоннёна дух лягушки.

— Хм, такой же грубый, как и этот старый пень.

— Дорогая, следи за словами: всё-таки это наш хён.

— Ещё чего! Я никогда не назову его оппой.