Отражение души

− Какую невесту? Ты это о чем? – смущаясь, спросил Максим, понимая, к чему клонит друг.

− Это, конечно, не мое дело, но Макс, даже наш сообразительный «чайник» и тот видит, что наша сестричка среди всех видит только тебя, да и сам ты смотришь на нее как на родственника, но не кровного.

− Ого, пацаны, тут дело пахнет чем-то серьезным, – вмешался в разговор светловолосый парнишка, – а что будет, если он не успеет освоить вовремя язык твоих предков?

− Кто, Максим? Да он его наполовину уже знает, я это по глазам вижу, еще немного, и он мне будет рассказывать, как надо говорить, – уверенно отрезал сомнения Сандро, – а для тех, кто может или не хочет напрягаться, есть исключение. Можете в любое время приезжать в гости ко мне домой. Независимо от того, буду я дома или нет, вас там примут как своих, только скажите, что вместе со мной лечились в госпитале и больше ничего не нужно.

− Мы постараемся воспользоваться твоим приглашением, только хорошо бы договориться, кто в какое время, а то явимся толпой, – Степаныч хотел было что-то добавить, но не успел. Дверь палаты распахнулась, и его разговор был прерван той, которую здесь ласково называли «луч света в темном царстве» за ее доброту, заботу, а самое главное – за обворожительную улыбку, которая, словно лучики солнца, согревала их души и очерствевшие сердца.

− Доброе утро, товарищи поправляющиеся! Ну-ка, все дружно перевернулись на животы, будем делать иглоукалывания, – пропела, улыбаясь, Лена, проходя в дальний угол с тем расчетом, чтобы последним оказался Максим, и она смогла бы немного задержаться. Стараясь не думать о том, что произошло между ними вчера, она спокойно, подошла к его койке, злясь на предательски раскрасневшиеся от волнения щеки. Не решаясь заговорить первой, она вонзила иголку в мягкое место с такой силой, что лежащего Максима аж передернуло.

− Ой, извините, я не нарочно.

− Ничего, – натягивая штаны и переворачиваясь на спину, отозвался он, пристально вглядываясь в горевшее от смущения лицо девушки, внутренне собираясь, чтобы сказать то, что хотел. − Лена, собравшись с духом, вполголоса проговорил он, − как ты думаешь, если сегодня вечером мы с тобой немного погуляем по парку, это не буде выглядеть глупо? Удобно ли это для тебя?

− Почему нет? Вечерами я свободна, а насчет удобства, по-моему, не это главное… – она хотела что-то добавить, но передумала. – До вечера, – наклонившись, прошептала она ему на ухо и, легко поднявшись, упорхнула из палаты словно бабочка.

− Ну, мой лучший ученик, – подойдя ближе, торжественно произнес Сандро, – после иглотерапии, я думаю, мы можем приступить к обучению. Ради просвещения я жертвую свою любимую тетрадь и волшебный карандаш. Слушай, смотри и запоминай, все очень просто.

− Ну что же, сам напросился, значит, придется стать учеником, – поморщившись, произнес Максим, продолжая думать о чем-то своем, – в конце концов, все равно делать нечего, а так хоть какое-то разнообразие и, соответственно, такие перспективы. «Учитель», я весь во внимании.

Есть люди, для которых спокойный, размеренный ритм госпитальной жизни по вкусу. Лежи себе с утра до вечера, принимай лекарства, проходи процедуры, и если процесс выздоровления идет нормально, нет ничего лучше, чем днями напролет заниматься ничегонеделанием. Для Максима, натуры волевой и подвижной, такое времяпрепровождение было невыносимым. Все, за что бы он ни брался, он делал основательно, и сейчас, занимаясь изучением языка, подошел к этому со всей серьезностью, удивив всех своей феноменальной памятью и терпением. Все последние дни для него были отмерены временем до очередного свидания и после, когда томительные часы ожидания он всецело отдавал занятиям с Сандро, чтобы хоть как-то скоротать время. Вечерами, прогуливаясь с Леной по территории госпиталя, он самозабвенно рассказывал ей о своих интересах, о ребятах, с которыми его свела судьба, о прошлых днях, о годах, проведенных в детском доме, в военном училище. Разговаривали подолгу о культуре, спорте, поэзии, литературе, обо всем, кроме того, что имело отношение к чувствам. Эта тема была особой и закрытой для обоих. В силу своей природной застенчивости решиться на разговор, волнующий одинаково обоих, он не мог, и она не могла. Сколько раз, возвращаясь к себе, они каждый день в отдельности казнили себя за это, уверяя себя, что все, в следующий раз надо будет решиться. Но приходил следующий день и они все так же продолжали гулять по тщательно выметенным дорожкам, болтая о чем угодно, только не о главном.