Отпущение грехов

Ничего подобного нет в ожидании. Занятие пустое, к тому же кошмарно тоскливое. Можно, конечно, взять учебник и попытаться выучить за это время санскрит, но сосредоточиться на процессе все равно не получится. Какой санскрит, когда мысли все время возвращаются к объекту ожидания?! Более того, если в погоне время летит так быстро, что его не замечаешь, – или, во всяком случае, не обращаешь на него внимания, – то, когда ждешь, мысли только и делают, что крутятся вокруг минутной стрелки, причем в обратном направлении, ровно в шестьдесят раз замедляя ее ход; от этого минута превращается в час, секунда – в минуту, и нервные окончания буквально заходятся в истерике, пытаясь понять такую метаморфозу и не имея возможности постичь ее. В общем, более нудного занятия трудно вообразить.

Ружин прекрасно знал это. Но состояние ожидания было для него привычным. Человек привыкает ко всему, и за последние пару лет Ружин привык сидеть в засаде, как тигр, подстерегающий добычу. Только, в отличие от тигра, он охотился за информацией. В каком-то смысле Ружин был желтым писакой; мог часами торчать под чьими-то окнами с фотоаппаратом, ожидая сенсацию. Делал это, правда, нечасто – только когда сенсация действительно ожидалась; но ведь делал. Ребра ему за это так ни разу и не сломали, хотя грозились и даже пытались. Один раз удалось отмахаться фотоаппаратом, безнадежно испортив при этом и сенсационный снимок, и самое камеру. Раза четыре его выручали длинные ноги. Но главное – он достигал желаемого, умея дождаться; а это великое искусство.

Вот и сейчас Ружин отдался этому искусству без остатка. Мыслей не было – они отвлекают, а отвлекаться было никак нельзя. Он таращился на прохожих, переводя взгляд с прилегающего тротуара на противоположный и обратно. Он ждал.

Один раз Ружин встрепенулся, увидев в толпе азиатское лицо с жиденькой бороденкой, но то оказался не Иванов. Сверившись на всякий случай по снимку, Ружин окончательно убедился в этом и, успокоившись, принял прежнюю позу. Минуты опять потекли медленно.

Метрах в ста пятидесяти от него маялся от безделья паренек лет двадцати. Он казался родным братом того хиппаря, что провожал их в родном аэропорту – имея такие же длинные, собранные сзади в конский хвост, волосы. Да и одежда, тертый джинсовый костюм, говорила о родстве душ. Поначалу Ружин не обратил на него внимания – мало ли таких самовыражающихся слоняется по городу без дела? Но когда прошло полтора часа, а парень продолжал околачиваться на прежнем месте, Олег насторожился и припомнил, что волосатость – признак не только детей рок-н-ролла, димедрола и Вудстока. Священники – они тоже не под «ноль» стрижены, особенно православные. А сектанты свое учение относили именно к православию. Никого при этом не спросясь, но это уже другой вопрос.

Сообразив это, нетрудно было додумать и остальное – откуда этот парень, кто он и заради чего, собственно, слоняется без дела по самому пеклу. Схватив один из облюбованных жучков, Ружин выскочил из машины, перебежал через дорогу и быстро двинулся в направлении хиппаря. Скорее всего, это был обычный фанатик, шестерка, которого выставили на «шухер» – смотреть, вдруг появится что подозрительное. О, да! они сейчас, когда до начала «Пирл Харбора» осталось всего ничего, должны быть особенно осторожны. Но ведь в досье написано, что кое-кто из этих шестерок надзирает за порядком и безопасностью во время сходок лидеров. Кто сказал, что этот парень не входит в число гвардейцев? Ружин попытался вспомнить, какой вид имеет приемник, который он не удосужился вытащить из бардачка, и не смог. Способен ли жучок сработать в режиме маячка, а приемник – отследить его перемещения? Ружин очень надеялся, что да. Глупо подсовывать ему допотопные подслушивающего устройства – момент не тот. Госбезопасность была крайне заинтересована, чтобы миссия Ружина-Чубчика завершилась успешно, так что вставлять палки в колеса, вроде, резона не имела. Однако наверняка Олег поручиться все-таки не мог.

Волосатый ничего не подозревал. Расстояние было великовато. Ружин и сам-то вычислил его не сразу, хотя был, пожалуй, на порядок опытнее в таких делах. К тому же все это время он проторчал в машине. Заметить с дистанции в сто пятьдесят метров, есть кто-нибудь в салоне или нет, – тем более, когда этот кто-то почти не виден, потому что полулежит, а лобовое стекло постоянно бликует на солнце, – практически невозможно.

Это тоже было известно Ружину. Ему была известна масса маленьких хитростей, применяемых во время слежки. Поэтому он шел вперед без опаски. Народу вокруг сновало много, большинство шло одним курсом с Ружиным, меньшинство, как ему и полагается – против течения. Волосатый стоял на отшибе, на крылечке магазина, чтобы его не толкали, но через некоторое время спустился поразмять ноги и поменять диспозицию. Ружин припомнил, что он и раньше делал так – мозолить глаза, постоянно топчась на одном месте, видимо, опасался.